О тиграх - страница 17

Сидя в тени – в такой смехотворной близости от гуляющих циркачей, – я ощущала себя бестелесным призраком. Никто не выгнал беспризорного ребëнка из-за кулис, битком набитых животными и людьми; никто не заметил его скитаний по городку… И мне уже начинало казаться, что я умерла от голода прямо в цирке. Или того хуже – на скамье перед его воротами…

Но стоило мне только погрузиться в подобные мысли, как чья-то рука вполне ощутимо схватила меня за загривок и совершенно не по-призрачному оторвала меня от земли.

– И кто же у нас тут прячется?! Арчибальд, проклятый ты распомойный гном, опять пришëл воровать настойки?! – голос звучал кряхтяще – почти по-старчески, – но сила в хватке была такой, что от старика не смог бы отбрыкаться и кто покрепче голодной хромой девчонки.

Продолжая свою весëлую ругань, он грубо выволок меня из-за бочек:

– Сколько тебе говорить, что это не пойло, а лекарство, забулдыга ты низкорослая?!

Я не успела даже испуганно пискнуть – от костра, в ответ ему, донëсся низенький голосок:

– Ты со мной говоришь, Апсэль?! Так поди сюда! Чего ты там бормочешь, старый пердун?!

Мой пленитель озадаченно замер и потянулся к керосиновой лампе, свисающей с крыши вагончика. Огниво внутри у лампы дало искру, фитиль зажëгся, и старик наконец-то смог рассмотреть, кто поймался в его клешню.

– Ой! Ты кто?! – Он поставил меня на землю, и тон его мгновенно переменился: – Бедный мой зайчик! Что у тебя с ногой?!

Я не успела задаться вопросом, откуда он разузнал про ногу. Меня волновало другое – «зайчик»!.. Старому циркачу, без сомнений, было известно, что нынче вечером я не оплатила проезд в трамвае! А значит, он мог догадаться, что я не покупала билета и на вечернее представление!

Его клешня ещë держала меня за кофту, и я тихонько запищала:

– Пожалуйста, отпустите! Прошу, месье, я больше так никогда не буду!..

– Чего не будешь? Ба! Только не говори, что это ты воруешь мои настойки! – Он, смеясь, отпустил ворот моей одежды, но тут же перехватил меня за запястье: – Пойдëм, пойдëм, я тебе помогу…

Не прошло и нескольких минут, а я уже сидела у старика в вагончике. Внутри он оказался куда просторнее, чем мог показаться снаружи: здесь уместилась и двуспальная кровать, и обеденный стол, длиной не меньше человеческого роста, и даже большая открытая антресоль, вплотную забитая всяческим барахлом. Над маленькой кухонькой сушились пахучие травы; на полках стояли разномастные бутыльки, часть из которых, очевидно, и была теми самыми настойками, что так приглянулись гному.

Старик ненадолго оставил меня одну, чтобы вернуться назад с дымящейся кружкой чая, и, повозившись в ящиках, достал из закромов красивый, однако давно зачерствевший пряник.

– Лежит с Рождества, – улыбнулся он, – но ещë съедобный! – И я заметила, что в верхней челюсти у него не хватает парочки передних зубов, что делало его улыбку немного похожей на кроличью. – Нужно только хорошенько его размочить…

Не знаю, так ли вкусно было его угощение, или на мне сказался продолжительный голод, но, раз макнув пряник в чашку, я набросилась на него с таким небывалым рвением, словно на тарелке передо мной лежало самое изысканное на свете пирожное!