Старик тем временем стянул с меня ботинок и гольф и взялся осматривать мою ногу. На лодыжке красовался большой синяк, уже успевший приобрести по краям желтоватый оттенок, нога опухла. Но это обстоятельство, казалось, совсем не смущало моего нового знакомца. Он крутил и вертел стопу, заставляя меня попискивать от боли прямо через набитый пряником рот, и приговаривал:
– Ничего, ничего… через пару недель пройдëт! Лучше уж хромать, чем потонуть, правду я говорю?!
Я плохо понимала, как могла потонуть посреди Люцерны… разве только решив искупаться в столичной реке?.. Но Апсэль говорил так весело, что я, не задумываясь, кивала и улыбалась ему в ответ. Несмотря на свою беззубость, он был весьма обаятельным человеком… Однако это его обаяние никоим образом не походило на гипнотические ужимки Августа Фурнье; оно казалось простым и крайне душевным: мне сразу стало ясно, что старик не обидит и мухи – не то что потерянного ребëнка.
– Ты только поменьше двигайся, девочка… Как, кстати, тебя зовут?
– Софи.
– Мх-м… Софи значит… – Он ненадолго отошëл к своей кухоньке, взял с полки одну из десятков баночек и, уже возвращаясь, представился: – Я Апсэль! Вроде как местный ветеринар… Расскажи-ка мне, Софи, давно ты живёшь на улице?
Странно, но меня возмутила его уверенность.
– Я живу не на улице – на вокзале!
– Далеко же тебя занесло. До вокзала здесь топать и топать.
Пришлось повиниться:
– Я приехала зайцем…
Мне казалось, он отругает меня за этот поступок, но Апсэль только коротко хохотнул.
Опустившись на корточки, он смазал мою ногу мазью из той самой баночки и тут же принялся бинтовать ступню, продолжая свои расспросы:
– И давно ты живёшь на вокзале?
– Три дня… Ой, нет, постойте! Уже четыре!
Ветеринар ненадолго замер.
– Ты с поезда, да?..
Я молча закивала, и он нахмурился. Лицо его потемнело, как если бы я призналась, что состав, который довëз меня до Люцерны, по пути переехал кого-то из его знакомых колëсами.
Вероятно, – подумалось мне, – старик решил, что я и на поезде ехала зайцем! Боясь остаться в его глазах отпетой хулиганкой, я уточнила:
– У меня есть билет на поезд, я покажу!.. – И спешно полезла в карман связанной мамой кофточки, к моему огорчению, уже успевшей пропахнуть стойким ароматом бродяжничества. – И у родителей тоже были билеты!
Апсэль без особого интереса взглянул на измятую бумажку в моих руках. Я не знала, зачем хранила её. Наверное, мне казалось, что скоро мать с отцом отыщут меня, и с этим билетом мы сможем поехать дальше.
Старик продолжал бинтовать мне ногу в какой-то тягостной, томительной тишине, и я уже успела подумать, что, закончив с этим, он проводит меня обратно к воротам цирка. А в лучшем случае – отвезëт назад на вокзал. Я поглядела на кровать с парой пузатых подушек; на светлое, почти не смятое постельное бельë… и тут же вспомнила вонючие одеяла моей сердобольной, но крайне нечистоплотной клошарской наставницы…
Казалось, до этого мига я и сама не понимала, как сильно устала от впечатлений последних дней! Так сильно, что готова была умолять:
– Можно мне здесь остаться?! Прошу, месье! Я больше никогда не поеду зайцем, я обещаю!
На лице у Апсэля отразилась странная смесь из задумчивой угрюмости и надежды. Словно старик только и ждал, что я попрошу остаться, но отчего-то не решался озвучивать эту мысль сам. Казалось, он не желал мне такой судьбы. А впрочем… всё было лучше, чем прозябание на вокзале!
