– Засовывают, конечно: лягушек, птичек, рыбок… – перечислил гуттаперчевый человек.
– Рыбок?!! – ужаснулась Нани – так, словно лягушки и птички, в сравнении с этим, показались ей невиннейшим пустяком.
– Да!! – закивал возбуждëнный Бруно, очевидно донельзя вдохновлëнный своей идеей. – А у нас, Нани… у нас будет как бы… наоборот!..
Однако морская нимфа не разделила его энтузиазма. Она несколько раз моргнула, молча роняя на песок крупные капли воды… а после вдруг зашипела:
– Знаешь что, Бруно?!. Занырни-ка ты сам себе в задний прохо-блу-б… – последнее слово оборвалось невнятным бульканьем пузырей – русалка возмущëнно ушла под воду.
Гуттаперчевый человек забегал вокруг аквариума:
– Нани! Ну, рыбка моя! Подумай!..
Я могла только гадать, о чëм говорят эти удивительные артисты, но Апсэль вдруг густо покраснел, и, не став дожидаться окончания спора, снова вывел меня на улицу. Бубня под нос что-то нелестное об «этих вашихполуночных мероприятиях», он засеменил прочь от шапито и, недолго думая, решил представить меня моим будущим партнëрам – Арлекину и Коломбине.
Паяцы не спали: сквозь ткань шатра пробивался приглушённый свет фонаря; за занавеской слышался женский смех – тихий и заразительный, точно его владелицу мучили лёгкой щекоткой, – а этому смеху вторил какой-то хрипловатый обольщающий шепоток.
Не торопясь заглядывать внутрь, старик прокашлялся.
– Голубушка! Коломбина!.. – позвал он, попутно одаряя меня озорной улыбкой. – Посмотри, кого я тут к вам привëл!..
В шатре завозились, и несколько мгновений спустя из-за занавески выглянула рыжая голова:
– Неужели, нашли Пьеро?!
Коломбина оказалась упитанной и добродушной женщиной. Мягкая грудь, чуть сдавленная корсетом, больше чем наполовину выглядывала из платья; пышные бëдра едва не рвали ткань еë разноцветной юбки. Она была мало похожа на легкокрылую птичку – если только на пëстрого, округлого фазана, – и тем не менее, все жители циркового городка ласково называли еë Голубушка.
Выслушав Апсэля, она поглядела на меня сверху вниз и расплылась в умилëнной улыбке:
– Пьеро у нас будет совсем малюткой! Ну ничего, так даже забавнее!.. Реми, земля ему пухом, был лысым и с животом…
– Кто-то сказал «Пьеро»?! – из шатра показался наспех одетый мужчина. Я сразу признала в нëм Арлекина: рубаха и панталоны паяца были обшиты разноцветными заплатками в форме ромбов и тем самым составляли единый ансамбль с юбкой Голубушки.
– Ну наконец-то!.. – взлохмаченный и счастливый, он приветственным жестом потряс мне руку. Паяца, как и его партнëршу, совсем не смутил мой возраст. – Ах, боже-боже, какая крошка! – только и улыбнулся он.
Арлекин был на пол-ладони пониже Голубушки Коломбины, чуть поуже еë в плечах, да и в целом – не отличался особой крепостью комплекции, но на моëм фоне, бесспорно, мог показаться зрителю настоящим атлетом! В отсутствии Пьеро – как позднее поведал мне Апсэль, – этим двоим только и оставалось, что развлекать публику глупыми сценками, в которых хилый Арлекин не мог поднять на руки знойную Коломбину.
– Ну иди, малютка Пьеро, лечись! – на прощание Голубушка одарила меня мягчайшим, почти материнским объятием, и я узнала, что грудь еë пахнет тем самым волнующим и приятным ароматом кулис. – А мы сегодня-завтра поищем тебе сценарии, где-то они пылятся…
Апсэль вëл меня по тëмным улочкам циркового городка и без устали одаривал каждого встречного гордой фразой:
