Дворец, однако, отлично отвечал своему настоящему назначению. Утомленные депутаты выходили отдыхать в роскошную залу, бывшую бальную, ставшую ныне кулуарами народного представительства. Шидловский писал о «неописуемой красоте» этого помещения, впрочем, проигравшего при снятии с потолка росписи. «К красоте и величию этого зала я так и не мог привыкнуть, всегда восхищаясь его пропорциями, строгостью и красотой линий», – вспоминал сотрудник канцелярии Н. И. Астров.
Сравнивая русскую Г. Думу и французскую Палату депутатов, Еропкин отмечал, что в Париже «все как-то мизернее; нет этого величия, этой старины нашего Таврического Дворца, где огромный Екатерининский зал с колоннами превращен был в кулуары и роскошью и размерами превосходил залу заседаний. … А в палате депутатов в Париже кулуары – это просто коридоры с каменными полами».
В Екатерининской зале депутаты беседовали между собой и с репортерами, а порой, когда заседание затягивалось заполночь, попросту спали на креслах. Отсюда же открывались огромные двери прямо в превосходный Таврический сад. Здесь в пруду можно было даже удить рыбу!
«Вот дружно сидят на берегу пруда социал-демократ и крайний правый, занятые ловлей карасей в сачок. Они уже забыли, что несколько минут тому назад ругали друг друга отборными словами в зале заседаний, и теперь оба весело смеются, мирно беседуя.
Кучка депутатов окружила рыболовов. Оказывается, поймана рыба, но никто не знает ее названия.
– Пойдемте к Хомякову! Он ведь теперь член рыболовной комиссии, – острит один из присуствующих. Все смеются.
Но вот задребезжал звонок. Заседание сейчас возобновится.»
Неспособность Г. Думы к законодательной работе
По образованию и дарованиям почти все народные представители были серы. «За исключением разве некоторых крестьянских делегатов, в подавляющем большинстве случаев в Г. Думу прошло отребье провинциальной так называемой "интеллигенции" – какие-то земские врачи, бухгалтеры, политические ссыльные, учителя и т. д. Многие депутаты приехали в Думу прямо из тюрем, где они содержались за свою революционную деятельность». К примеру, проф.Гредескул пробыл 4 месяца в тюрьме и только 9.IV был выпущен, и то для проезда на поселение в Архангельскую губ.
Вообще нравственный облик депутатов оставлял желать лучшего. «О некоторых членах Думы стали вдогонку поступать приговоры волостных и иных судов, коими они были осуждены за мелкие кражи и мошенничества: один за кражу свиньи, другой – кошелька и т.п.». Один из новоявленных членов Г. Думы от Тамбовской губ. «…оказался в пиджаке, украденном во время погрома и опознанном собственником на плечах "депутата"…». Сызранский деятель Крестьянского союза Андреянов вскоре после начала занятий Г. Думы умер от запоя, причем Пустошкин объявил, что смерть вызвана потрясением от отказа Государя принять депутацию народных представителей.
«Неурожай у нас на людей, могущих быть законодателями, – писала «Россия». – Неурожай, угрожающий голодом. Так и будем знать. Народная нива, вспоенная кровью, загроможденная анархическим насилием, на некоторое время испорчена. Поздний озимый посев, произведенный 17 октября, дал печальные результаты. Вместо ржи и пшеницы мы видим крапиву и лопух…
Иные говорят, что Дума явилась у нас слишком рано, другие, – что она пришла слишком поздно. Одно ясно, она родилась невовремя… Мы построили свое государственное здание в такую годину, когда почти невозможно населить его здоровыми людьми».
