«Только в России могут думать, что сразу, без подготовки, призванные из наших необразованных слоев способны управлять государством. Ни в одной стране еще не было такой палаты как наша…», – говорил на церемонии открытия Г. Думы в Зимнем дворце один из сановников.
В том же смысле полутора годами позже высказался безымянный извозчик, уверявший жену Клюжева, что «это не мужицкое дело»: «И что это за времена пришли. Вот давеча везу я в Думу своего брата мужика, как есть настоящего крестьянина. И будет этот мужик сидеть там рядом с генералом, как ровня. Ну что тут хорошего? По мне ничего путного не будет».
Началась битва за сердца и души членов Г. Думы крестьян. По замыслу Рачковского октябрист депутат Ерогин на казенные средства устроил для новоиспеченных законодателей от сохи общежитие на Кирочной ул., обитатели которого подвергались монархической пропаганде. Но просвещение крестьян не входило в расчеты левых вожаков, поэтому Аладьин быстро выманил половину обитателей дома в свою фракцию. Любопытно, что священник, приставленный к крестьянскому общежитию, опасался за свою жизнь и ответил Пэрсу, просившему о встрече: «В следующий четверг, если раньше меня не убьют».
Несмотря на первую неудачу, остроумная идея не погасла. В 1907 г. мы уже видим общежитие на Сергиевской, 42, а затем на Захарьевской ул. под началом г-жи Степановой-Дезобри, участницы Союза активной борьбы с революцией и анархией. В каждой комнате находилось 6-8 кроватей. Жители подчинялись строгому режиму с чтением утренних и вечерних молитв, запретом принимать гостей и т. д. За жилье и обед каждый депутат платил 40 р. в месяц. К январю 1908 г. в общежитии находилось 28 лиц.
Кадеты, интеллигентные и состоятельные, тоже не нашли отклика в сердцах крестьянских депутатов. «"Господская партия", решали они про себя и переставали к нам ходить». Успеха на поприще завоевания крестьянства добился только Аладьин. В его фракции обещали землю, и наивные хлебопашцы спешили встать под аладьинские знамена.
Мудрый Крыжановский потом писал, что «за десятину земли крестьянин продаст Царя и Бога». Это, конечно, гипербола, но она очень точно характеризует простодушное тяготение крестьян к земле. А П. Б. Струве сгоряча сказал, что популярность трудовиков – это признак одичания.
Ловкие трудовики устраивали в кулуарах нечто вроде митингов, агитируя среди легковерных товарищей по Г. Думе в пользу своих утопических аграрных проектов. Толпы крестьян стояли и смотрели «в рот оратору, как бы ожидая, не вылетит ли оттуда желанная земля».
Агитация среди крестьян велась и по общеполитическим вопросам. Обратимся к тем же зарисовкам о второй Думе, применимым и к первой:
«При мне один "товарищ" обрабатывал такого крестьянского трудовика, – так даже в пот его ударило, а крестьянин все на своем стоял.
– Сначала нужно добиться политических свобод, а потом экономические придут уже сами.
– Чего? Что я с твоей свободой – буду по полю с голым пузом бегать?!
– Да ведь свобода личности.
– Какая там свобода без земли – я и так не арестант, на свободе хожу… А вот жрать народу нечего – это точно.
– Но ведь при освобождении…
Крестьянин обрывает резко.
– Стракулисты и больше ничего! Язычники – только языком болтаете зря…
И сердито отходит».
Сколько таких революционных искр было брошено в простые умы крестьянских депутатов?
