Нынешним летом крепость у Татинца была отбита дружиной Свенельда. Перед тем воевода победоносно прошёлся по землям уличей. Но вот уже и осень была не за горами, а Свенельд с дружиной так и не продвинулся дальше Татинецкой крепости. Для захвата городов на Днепре ему не хватало людей.
Гридни и наёмники Свенельда были закалёнными в боях и умелыми воинами, каждый из них стоил двух, а то и трёх ополченцев уличей, но часть людей пришлось оставить в самых крупных поселениях на Буге и Тесмени.
Само собой, воевода не бездействовал, пытаясь покорить земли вдоль Днепра не силой, а хитростью. Для этого Свенельд посылал своих людей с тайным поручением в Родень, поселение в полуторадневном пешем переходе вверх по Днепру от Татинца.
Этим вечером Фролаф вернулся из Родня и явился в дружинную избу на доклад.
– Будь здрав, ярл, – приветствовал Свенельда оружник.
Происходивший из данов Фролаф, более десяти лет назад вслед за Свенельдом, которого считал не просто господином, но спасителем своей жизни, попал в славянское окружение. Он давно в совершенстве освоил славянскую молвь. Однако называть господина предпочитал северным титулом, а не славянским словом «воевода».
– Здорово, Фрол. Видал Ворчуна?
– Так точно, ярл.
– Как он?
– Всё та же гнида… – безо всякого выражения ответил Фролаф.
– И славно… – невозмутимо отозвался Свенельд. – Что он донёс? Каков настрой в Родне?
С Деляном-Ворчуном Свенельда свела судьба пять лет назад, во время войны князя Киевского с древлянами и уличами. На глазах этого уличского воина Свенельд убил пятерых человек из десятка, несшего дозор на берегу Днепра у Витичева. Ворчун тогда показался будущему воеводе малодушным, склонным к измене гриднем. Потому он и пощадил его. Свенельд рассказывал басни про волкодлака, намекал, что и сам причастен к роду нелюдей. Ему удалось запугать парня этими страшными байками. Убитые один за другим соратники, понятное дело, тоже произвели впечатление. Ворчун провёл его в стан уличей, и Свенельд отправил за стены Витичева несколько стрел с княжескими грамотами, предупредив дружину о том, что Игорь прислал подкрепление. Наутро дружины князя Киевского слаженно ударили по уличам и древлянам и победили.
Когда позже Свенельд стал ходить к уличам за данью, он отыскал Деляна-Ворчуна, дал ему серебра, на которое предприимчивый Ворчун устроил в Родне корчму и постоялый двор. Дела у Ворчуна шли хорошо: постояльцы в Родне не переводились. А Свенельд и дальше вёл с ним через Фролафа всякие тайные дела. Ворчун оказался человеком весьма полезным и неоднократно оказывал ему услуги.
– Средь жрецов нет единства, – продолжал доклад Фролаф. – Опасаются старцы, что Киев своих жрецов пришлёт. Но Еловит – за тебя. Токмо он тебя ждёт, с тобой толковать хочет. Бает, люб мне Белолют – так он тебя кличет, ярл, знаешь ведь. И богам люб. Но пусть слово мне даст, в глаза глядючи, что в наши дела никто из киевских сунуться не посмеет. Здесь, мол, – Рода земля. Его и славить до́лжно…
– Ворчун слух пустил, как велено было?
– Да, ярл. Торговцы и умельцы крепко усвоили, что коли ты наместником сядешь в Родне, они станут над пересеченскими главенствовать, князевы ладьи в греки обихаживать, князевых людей холить. И, стало быть, серебрениками мошну набивать. Сам слыхал такие речи и у Ворчуна в корчме, и на торгу. Понятно, и несогласные имеются… Еловит толкует, вече, мол, надо созвать.
