Ольга. Хазарская западня - страница 11

– Что в Пересечене? Без перемен?

– Без перемен. Сидит князь, как мышь в норе. И дружина евойная варяжская на месте.

Свенельд замолчал, задумался, устремив взгляд в никуда. Фролаф внимательно рассматривал господина, напряжённо сжав губы, что выдавало наличие в мозгу некой свербящей мысли, которую оружнику очень хотелось высказать.

– Ярл, позволь спросить…

– Спроси…

– Роденские за нас. В спину не ударят. Там, глядишь, подмога придёт из Киева. Когда мнишь Пересечен в осаду брать?

– Подмога из Киева придёт, когда Володислав даст согласие на брак дочки. Таков был уговор с Рюриковичем…

– Умыкнуть, могёт, дочку-то? Глядишь, шибче дело пойдёт… А невеста уж сколь радостна будет…

Свенельд резко выпрямился, метнул Фролафу недовольный взгляд:

– Я у тебя совета просил, умник? Доложил – ступай себе. Отдыхай. На днях в Родень двинем. Вече созывать. Новую власть утверждать.

Фролаф покорно развернулся и направился к выходу. У двери он замешкался, взялся за ручку, бросил взгляд на своего господина. В глазах оружника вопреки обиде, вполне уместной из-за незаслуженно услышанной от воеводы резкости, было сочувствие.

– Не желаешь ты, ярл, на смолянке жениться. Не люба она тебе. Вот и вся недолга, – проворчал Фролаф со вздохом и вышел.

Дождавшись, когда оружник удалится на достаточное расстояние – потому как встречаться с Фролафом и видеть исполненный переживаний за его судьбу взгляд мочи не было, – Свенельд покинул дружинную избу. Направился он не в гридницу, а в сторону дозорной вежи. Он поднялся на башню, осведомился о положении дел у дозорных и велел им оставить его.

Свенельд любил осматривать с верхней площадки вежи окрестности и размышлять. Здесь, на высоте, хорошо думалось. А подумать нынче было о чём. Над речью на вече в Родне, к примеру. А прежде того – над разговором с Еловитом, главным жрецом святилища Рода. Святилище давно уже было не просто капищем бога у места впадения реки Рось в Днепр, а ядром, вокруг которого, как пчёлы возле улья, гудели пёстрые по народностям веси. Жили в них не одни только уличи, но и поляне, и древляне, и севера, и даже ясы с болгарами. Свенельд называл всю эту местность Роднем, по имени наиболее богатого здешнего поселения, расположенного на высоком берегу Днепра. Власти единой, кроме жреческой, в Родне не было. Стоило бы как следует укрепить прибрежное поселение, устроить детинец и поставить у власти княжеского наместника – и Родень не уступил бы и Пересечену. Об этом Свенельд толковал со старейшинами и ранее, для того отправлял своих послов к ним этим летом – сразу вслед за тем, как князь обещал ему наместничество в Пересечене…

Розовели окрашенные закатными лучами облака над Днепром. В низине стелился туман. Зелёное полотно древесных кущ у подножья холма, нетронутое заплатами человеческого жилья, напоминало морскую гладь. Явственней, чётче воспринимались вечером звуки. Резкие, жутковатые вопли неясыти перерезали пение прочих птиц – трели варакушки, урчание козодоя. Но птичья разноголосица не раздражала, а, наоборот, усиливала чувство оторванности от житейской суеты. Течение мыслей Свенельда обретало плавность. Думы о делах грядущих уступали место воспоминаниям…

Всегда было неспокойно на правом берегу Днепра. И полюдье на Правобережье с тех пор, как Олег Вещий покорил древлян, являлось для киевской власти делом непростым. Правители Червонной Руси исправно подогревали в умах и душах былых своих данников неприязнь к киевским князьям. Лишь слава могущественного чародея, сына бога, ореолом сиявшая вокруг личности великого Олега и при его жизни, и некоторое время после смерти, не позволяла вражде разгореться. Отблеск той славы лёг на его сына. После Вещего в полюдье к древлянам стал ходить Моровлянин