Свенельд рассчитывал, что князь Киевский поддержит его гриднями, ведь в дани доля Игоря была большей. На сей раз воевода ошибся. Игорь привычно стремился извлечь всемерные выгоды из своих предприятий, и, более того, как подозревал Свенельд, князь хотел поставить чересчур удачливого и оттого зарвавшегося – так, верно, думал о нём Игорь – воеводу на место.
Князь прислал гридней лишь для того, чтобы обезопасить следование касожской невесты Олега и греческих послов до Витичева. От Витичева на север начинались покорные Киеву, безопасные земли.
Тогда же Свенельду было приказано явиться в Киев, куда он и поспешил, опередив медленно идущий вверх по Днепру ладейный поезд касожской княжны. В ту пору он ещё не знал, для чего князь велел ему приехать, даже и предположить не мог, что речь пойдёт о женитьбе на смоленской княжне.
Подмога с войском пришла не так, как ожидал Свенельд. Игорь пообещал ему поддержку людьми и наместничество в Пересечене взамен женитьбы на смоленской княжне. Надо было соблазнить княжну и тем разрушить её помолвку с князем Новгородским. Дочь Володислава Смоленского была невестой выгодной: пригожей, молодой, знатной. Свенельд, конечно, подчинился князю Киевскому. Однако, согласившись на брак, он отступил от одного своего убеждения. Вопреки предельной расчетливости, жениться воевода хотел по любви. Он никогда не сомневался, что ему, прославленному воину, влиятельному и видному собой мужу, доселе без труда получавшему любую угодную ему женщину, будет просто жениться на той, которая придётся ему по сердцу.
В яви всё складывалось как-то иначе, чем он себе представлял.
Небесные пряхи смеялись над самоуверенным честолюбцем. Любовь оказалась не тем благом, которое можно было получить, взобравшись на гору жизненных достижений. Она пришла не по велению разума и не прекратилась усилием воли. И самым грустным оказалось то, что за любовью не следовало неизбежное обладание, как и наоборот.
Родень
В полуденный час на исходе лета в Родне, располагавшемся на каменистом кряже близ места слияния Роси с Днепром, было необыкновенно людно. Вокруг помоста, установленного в середине площади, толпились самые знатные жители поселения и окрестностей: главы ремесленных концов, торговцы, старейшины вервей, десятники сторожевой охраны. По краям теснился простой люд, наряженный как на праздник: мужики в белых рубахах, бабы в узорочье. Некоторые бойкие, деловитые парни взобрались на принесённые из корчмы Деляна столы и лавки, на прикаченные с бондарного двора бочки и на прочие подручные, а вернее, подножные предметы. Народу на площади набилось столько, что, казалось, и шагу ступить некуда. Возбуждённо шумело людское море. Почти не прерываясь, с раннего утра бил на звоннице вечевой колокол.
– Волхвы, волхвы едут! – закричали наблюдатели с возвышений. – И воевода Белолют с дружиной!
Люди потеснились, в толпу вклинилось шествие: впереди на белом жеребце, более похожий на воина, нежели на волхва, ехал верховный жрец святилища, Еловит; за ним следовала телега с навесом, запряжённая парой белых же быков – повозка жрецов. Завершал шествие десяток конных гридней во главе со Свенельдом, которого роденцы, вторя Еловиту, прозывали Белолютом.
У помоста шествие остановилось. Почтенные старцы выбрались из повозки, Еловит и Свенельд спешились, взошли на высокую степень28. Люди Свенельда рассредоточились, оцепили помост, оттеснив от него народ. Они зорко всматривались в толпу, выискивая лиходеев. Правда
