Ольга. Хазарская западня - страница 15

– Здравы будьте, жители Родня! – разнёсся над площадью густой, звучный голос Еловита. Толпа зашумела ответными приветствиями. – Собрались мы ныне на вече, чтобы союзно решить: быть нам с Киевом или с Пересеченом. Решенье непростое. Выберем одного – знать, враждовать нам с другим. Думать надобно крепко. Заслушаем всех, кому есть, что ныне сказать по сему поводу, но прежде всех слово держать воеводе Свенельду.

– Люди добрые! Представляться вам нет нужды. Все вы меня давно знаете. Было время – я воевал с вами, склонял под длань князя Киевского. И удача была со мной. Но никогда я не таил зла против народа уличей и против прочих народов, живущих в здешних землях. Когда можно было – я всегда мир ладить силился. Но Пересечен – отрезанный ломоть. Ему гибнуть от моей руки иль от какой другой – то дело решённое. Пусть не сейчас, но со временем – тому бывать. Многие из вас давно поняли, сколь весомые выгоды можно извлечь из союза с Киевом. Каждую весну ладьи князя Игоря идут в Царьград и каждую осень обратно. И переправа через Днепр может быть единственно вашей. Кому ещё быть первым в окрестных землях, как не граду, осенённому благодатью самого Рода?

– Мы долго жили под рукой князя Вестислава. Но четыре из пяти минувших лет платили дань Игорю Киевскому, – добавил Еловит. – А по чьей вине мы склонились под Киев? Помните, люди добрые? Вестислав уступил в брани Игорю Киевскому, а вернее всего – воеводе Свенельду. И после того мы жили в мире и покое, покуда Вестислав не начал баламутить людей.

– Будто Белолют нас не баламутил! – выкрикнули из толпы. – С панталыку нас не сбивал…

– Перята-торговец верно говорит, – поддержал роденский старейшина Замята, стоявший рядом с помостом на перевёрнутой вверх днищем лодке. – Две весны тому ты, воевода, баил, что покидаешь земли руси. А заместо тебя другой киевский воевода за данью к нам придёт на будущую зиму. Шибко податливый да боязливый… Я своими ушами о том слыхал на сходе старейшин. Не ты ль его собрал, воевода? А?

– Разве ж я тебе, Замята, велел гнать киевского воеводу взашей из роденских земель? – вкрадчиво спросил Свенельд. – Браниться с ним? Обижать? Разве так?

– Для чего тогда намекал о слабости киевского человека?

– Для твоей же пользы. С податливым человеком проще сторговать себе выгод. Хитрее действовать надобно было, а не за мечи и топоры хвататься.

– Хитёр ты, воевода. О том нам вестимо, – возмутился Замята. – Гладко баешь, не подкопаться.

– Верно Замята речёт! Волкодлаком ты рядился. Народ пужал. Да токмо сдаётся – то болтовня.

– Люди правду говорят, воевода. Никто ни разу не видал, чтоб ты обернулся зверем, – раздался из-за спины Свенельда голос жреца по имени Любр. – Лукавил ты, голову нам морочил ранее, и кто поручится, что дальше не будешь?

Толпа зашумела, соглашаясь со словами жреца.

– Лицедей ты лютый, а не волкодлак, Белолют!

– Бывал ты, Любр, и приметлив, – ответил Свенельд, не повернув головы. – Всё верно сказал. И я, люди добрые, не стану более лукавить. Чтоб вам покойно было, признаюсь. И покаюсь. Никакой я не волкодлак! Я человек!