– Нужно ускориться, – сказала Елена на следующей встрече. – Собрать все, что у нас есть, и вынести на публику. Пока нас не остановили.
– Это будет самоубийство, – предупредил Андрей. – «Вердикт» разорвет нас в клочья. Ты видела, как они работают.
– Может быть. – Елена посмотрела на свои слегка дрожащие руки. – Но, если мы промолчим, мы станем соучастниками. Сколько еще Викторов должно умереть, пока мы собираем «достаточно данных»?
Дина кивнула:
– У меня есть контакты в независимых изданиях. Могу организовать утечку одновременно в несколько источников. Будет сложнее заблокировать или дискредитировать.
Решение было принято. Они объявляли войну самой мощной медицинской корпорации мира. Войну, которую могли проиграть, но которую были обязаны начать.
Потому что знание – даже о собственной обреченности – не должно становиться смертным приговором.
А каждый день промедления означал новых Викторов, умирающих не от болезни, а от ужаса перед ней.
Глава 13: Спираль саморазрушения
Смерть Виктора Семенова повисла в воздухе тяжелым, невысказанным обвинением. Она не была громкой, не попала в новости – просто еще одна статистика сердечной недостаточности. Но для Елены и ее маленькой группы это был рубеж. Точка невозврата. Они больше не наблюдали Эффект Оракула со стороны; они были погружены в него по горло, а Виктор стал его кровавой иллюстрацией. Война была объявлена, и отступать было некуда.
Но война требовала ресурсов, которых у Елены становилось все меньше. Не финансовых – хотя и это скоро станет проблемой – а внутренних. Физических.
Первые изменения были микроскопическими. Почти незаметными. Как трещинка на идеально отполированном стекле.
Она сидела за своим столом в клинике, пытаясь заполнить электронную историю болезни пациента. Обычная рутина. Но когда она потянулась за чашкой кофе, ее мизинец слегка дернулся, задев край керамики. Чашка не упала, лишь резко звякнула о блюдце. Елена замерла. Неловкость? Усталость? Или… Она пристально посмотрела на свою правую руку, лежащую на клавиатуре. Пальцы казались неподвижными. Но стоило ей расслабить кисть, как она уловила едва заметную, почти вибрационную дрожь в кончиках пальцев. Тонкую, как струна. Только в покое. Исчезала при движении.
«Ранний симптом?» – пронеслось в голове холодной иглой. Хантингтон-Плюс. Хореиформные гиперкинезы. Мелкие, неритмичные, хаотичные движения. «Или просто нервное истощение? Стресс? Эффект ноцебо в чистом виде?»
Она сжала руку в кулак, пока костяшки не побелели. Дрожь утихла. Но тень сомнения легла на сознание тяжелым саваном. Знание о болезни стало линзой, через которую она рассматривала каждое свое движение, каждый сигнал тела. Раньше легкое головокружение при резком вставании она бы списала на переутомление. Теперь она мысленно сверялась с симптоматикой Хантингтона. Неустойчивость? Нарушение координации? Она ловила себя на том, что, идя по коридору, сознательно ставила ноги чуть шире, проверяя устойчивость. Будто балансировала на канате над бездной. В отражении лифта она пристально вглядывалась в свое лицо: нет ли асимметрии? Может, уголок губ опущен чуть ниже? Может, мимика стала беднее?
Каждое утро начиналось с немого ритуала: стоя перед зеркалом в ванной, она медленно поднимала руки, вытягивала их перед собой, растопыривала пальцы, смотрела, нет ли тремора. Потом касалась пальцем кончика носа с закрытыми глазами. Проверка координации. Раньше она проделывала это с пациентами. Теперь – с собой. И каждый раз, когда движение было идеальным, на мгновение отпускало. А когда палец чуть отклонялся, или рука чуть подрагивала – ледяная волна страха накрывала с головой. «Это оно. Началось. Раньше срока».
