Сам Сергей Грейг ничем, кроме красивой фамилии, не отличался. Мундир дома не носил, ограничившись жакетом и рубашкой по моде немецкого княжества. Но при этом ворот и рукава были небрежно расстегнуты, волосы растрепаны, а усы не причесаны. Весь вид его говорил о нескончаемой печали.
– А вы знали, что у Марии уже был один муж? Шведский принц Вильгельм, герцог Сёдерманландский? – насмешливо спросил жених, дунув в сторону Юрьевского сигарным дымом и почесав бровь. – Не понравился он ей. Особенно его привычки её бесили. Уж любила она его вспомнить. Говорила: “Принцульки себя изжили”. Мари, считала меня настоящим мужчиной, а того – мужеложцем! – последнее слово сказано свистящим полушепотом и выпячиваем глаз и многозначительным подмигиванием. – Я бы вот сразу как узнал о таком, убил бы! Не богоугодное это дело!
Было в этих словах много горечи и желчи. Лев Георгиевич поморщился. Во рту расцвел вкус стухшей селедки и раскушенного перца. Собеседник старательно выворачивал истину. Или первого мужа не было, или не был он принцем, а может не убил бы или, наоборот, дело ЭТО богоугодное. Врал Грейг. И слова его о скорби и любви тоже были неправдой.
Но не мог же жених сам убить невесту, ради того, чтобы избежать свадьбы?!
Или мог?
Люди иногда такие сволочи. Они, к сожалению, врут почти постоянно. О возрасте, предпочтениях, о целях, планах. Один даже о погоде умудрился соврать. И зачем, спрашивается?! Когда эта ложь ни на что кроме вкусовых раздражителей в голове следователя не влияла? Приукрасить речь свою хотел. Всего-то. А между тем, даже самая малая неправда для Юрьевского отчетливо воняла. Отделять действительно важные сведения от глупостей вроде “мне двадцать пять лет” (на самом деле сорок), было невероятно энергозатратно.
И частенько Лев Георгиевич злился на себя и на свою магию за такую бесполезность и скупость. Словно пирогами пахнет, а не откусить. Вот он дым от пожара, но дом уже дотлевает.
Так и в этот раз: ложь была среди слов допрашиваемого, но вытащить её будет ой как тяжело.
Юрьевский попросил у лакея стакан воды и приступил к выяснению точек обмана:
– Куда вы ушли после бала?
– По делам особенной важности, – новое облако дыма со вкусом новозеландского табака и надменное неуважение. Прямо Грейг отвечать не собирался.
– Мария Белозерская получила записку с указанием вашего места нахождения и помчалась проверять, – Лев Георгиевич сделал паузу, наблюдая за реакцией жениха. Он уже выяснил, что послание написал тот же паренёк, что и передал его. Но вот лица человека, который диктовал,мальчик не видел. Даже голоса не помнил. И он точно не врал.
Грейг сглотнул:
– Это не имеет отношения к гибели девушки.
– Это решать мне.
– Вы не можете ничего решать! Вы простой жандарм полицейского управления! – Грейг усмехнулся и надменно пригубил из своего стакана.
Лев Георгиевич поднялся, подошёл к допрашиваемому и первым молниеносным движением выбил из его рук сигару. Вторым – вытащил из кресла и уложил высокоблагородной мордой в персидский ковер:
– Семь суток в застенках Крестов и станешь разговорчивее соловья, – прошипел в ухо Грейгу, с наслаждением надавливая на ухоженное и немного пьяное лицо.
– Да она б никогда не узнала! Один раз всего-то! Просто короткая ночь перед свадьбой! Все ж так делают! – проскулил усатый.
Следователь сплюнул вкус селёдки рядом с носом врущего. Но вонь была небольшая, значит и сам говоривший верил в свою же ложь.
