– Говори, папа.
– Ладно, слушай. Там внизу, на квантовом уровне, находится граница между нашим вещественным миром и Эосом, из которого через квантовые дырочки протекает к нам вся эта неопределённость. В нашем мире эта неопределённость застывает во что-то определённое, и так получается вещество, материя. Это можно сравнить с огромным солёным океаном, в котором вода не замерзает из-за солёности. Но под действием очень низкой температуры кусочек этого океана начинает кристаллизоваться и превращаться в ледышку. Вот наша материя и есть такая ледышка. Это тебе понятно?
– А мы не можем растаять, как ледышки?
– Пока в нас есть определённость, мы не растаем. Более того, мы можем сами создавать ледышки – проникать в Эос через эти дырочки и оттуда в наш мир проращивать как бы всякие кристаллы – даблы, ковчеги, твои игрушки, ну, все предметы, которыми пользуемся. Это очень удобно.
– Папа, а как мы проникаем через дырочки? Они же маленькие.
– Нам самим не обязательно лезть в Эос, чтобы впрыснуть туда определённость и что-то материализовать. Что такое определённость? «Да, нет, плюс, минус» – то есть это информация. Вот набор таких «да – нет», программный код, мы туда и отправляем. Информация легко проходит через субквантовый барьер.
– А Кузя говорил, что я вырасту и сам буду ходить в Эос, и что там сказочный лес. Он соврал?
– Ну, не сам будешь ходить, а скреатишь там свой эос-дабл. И свой лес ты сможешь скреатить, и всё, что только представишь в голове и передашь туда через программный код.
– Жалко…
– Мы же не ангелы бесплотные, чтобы шастать между мирами.
– Папа, а если построить очень сильный космический корабль? Разогнаться и пробить эту черноту, – мальчик ткнул пальцем в сторону пустоты за стенкой пузыря.
– У нас есть такие корабли. Но, знаешь, в чём сложность… Кажется, делов-то: выбирайся на поверхность ледышки, которая плавает в океане Эоса, – и вот он перед тобой, ныряй в него. Но в этом океане нет пространства и времени. А у ледышки, то есть в нашем мире – они есть. И там, где наш мир заканчивается, пространство как бы загибается назад, происходит его искривление. Пробиться очень сложно. Но мы пытаемся, запускаем зонды с выпрямителями пространства.
– Там страшно?
– Где, на краю нашей вселенной? Там бесконечная тьма. Можно долго лететь и прилететь обратно, откуда начал путь. Но когда-нибудь наши зонды проломятся в Эос, и мы сможем войти туда сами, без даблов.
– Ты возьмёшь меня с собой?
– Пока что у нас не очень получается. Понимаешь… ледышка в океане – это я для простоты сказал. На самом деле океан Эоса находится и внутри нас, и снаружи, его актуальная неопределённость всё пронизывает. Что это на самом деле, мы до сих пор не знаем. Вот узнаем – и дверку туда найдём. Может, она тебе откроется, когда вырастешь.
Марчик висел в невесомости, смотрел на льдистые холодные звёздочки – и ему было уже не страшно. Чего бояться каких-то ледышек?
* * *
16 апреля, в праздник Входа Господня в Иерусалим, служба совершалась в храме пророка Илии, сооружённом посреди обсерватории. Эта разборная церковь была без стен и маковок – стоял один иконостас, прикрытый сзади полупрозрачной алтарной апсидой. Перед Царскими вратами собралось уже много народа, читался 103-й псалом «Слава Ти, Господи, сотворившему вся».
Мама сосредоточенно молилась, налагая на себя крестное знамение. Её лица за краем большого платка, заколотого под подбородком булавкой, Марчик не видел.
