Отвали, любовь моя - страница 7

— Нет, пойду с этим вашим длинным Чернорецким. Прости, Исаев, что забыла согласовать с тобой.

Я чуть не подавился травинкой. Парни уставились на меня, я тупо раскрыл рот и проблеял:

— Нет, Елизарова, я пас.

Получилось излишне серьезно, но в тот момент я никак не мог сообразить, зачем Елизарова это сказала. Неужели надеялась, что я соглашусь? Скорее уж провоцировала Эмиссара, и меня заодно. Пожалуй, я грубовато ее отшил, но Марк мой друг, и запускать руку в чужие трусы я точно не собираюсь.

Елизарова улыбнулась, и я на долю секунды пожалел, что отказался.

— Я вообще не собираюсь никуда идти, — снисходительно произнесла она, хотя голос дрогнул. — Тем более, ты делаешь с девушками что-то такое, отчего они тупеют, начинают писать пафосные записки и просят повторить, — округлив глаза, прошептала Елизарова и кивнула куда-то за мою спину.

— Опять пытаешься подкатить к Елизаровой, Исаев? — Новикова всегда появлялась не вовремя, но сейчас я был благодарен ей за то, что прервала неловкий момент. — Что-то я не вижу очереди из ухажеров, Елизарова, так что бери Исаева, пока он не одумался. Ты не ответил на мою записку, — теперь она обращалась ко мне.

Прогноз хихикнул.

— Там было восемь ошибок в шести словах. Скорее всего, Чернорецкий просто не смог ее прочесть, — Елизарова поставила Новикову на место.

— Что правда, то правда, — пробормотал я.

Мы с Елизаровой невольно переглянулись.

Парни молчали. Леха хихикнул еще раз, правда уже скорее по привычке. Хьюстон с вежливым интересом смотрел на Эмиссара, Эмиссар, нахмурившись, на меня, а я смотрел на Елизарову и гадал, в каком контексте пятым словом слева было «отсосать».

«…Отсосать яд гниловицы обыкновенной, и выплюнуть на молодые побеги», — с надрывом изрекла Тропинина и осуждающе посмотрела на меня. — В этом вся суть, Чернорецкий! Отсасываете — плюете. Этот процесс получил название ядовитого круговорота…

Мне нравилась Тропинина и ее философия. Отсасываете — плюете. В любой непонятной ситуации соси — и плюй на всех.

Так же думала Анька Смирнова, любительница минетов. Она жалась ко мне после пары и недвусмысленно намекала, что зайдет в раздевалку после субботнего матча.

Пусть заходит, конечно, кто ей запретит. Меня там все равно не будет.

Я видел, как Эмиссару тяжело было сказать мне, что я дерьмово играю, поэтому я ушел из команды сам. Хьюстон подошел ко мне на следующий день и молча протянул руку — таким образом он, наверное, хотел похвалить меня. Или сделать комплимент моим стальным яйцам. Так или иначе, мы все вздохнули с облегчением.

Мне нравилось играть в крылатлон, но со временем я стал замечать за собой, что охотнее наблюдаю за игрой, чем сам гоняюсь за огнеболом.

Местная медсестра Галина Львовна постоянно ныла, что после каждого матча ей приходится пополнять запасы Противоожоговой мази, потому что у всех двенадцати игроков оказывались обожжены неприкрытые защитой части тела. Какая, бляха-муха, неожиданность.

В сборной шесть человек, четверо из них летают на пегасах, двое — капитан и его заместитель — на драконах. Драконы, срань такая, поливают огнем всех подряд. Они типа так дышат. Всем живым тварям надо дышать.

Огнебол по ходу матча разогревается. Чем больше раз он попадает в цель, тем выше температура. Под конец его вообще невозможно ухватить голыми руками — прожигает до кости. Эмиссар — Левша, поэтому у него всего одна перчатка, левая, а правая рука, соответственно, постоянно в волдырях, как будто он без устали дрочит. У Правши ситуация аналогичная, зато их голы оцениваются в пятьдесят очков каждый, а Марк ради команды готов на многое.