Пехота - страница 10

Рано утром мы стояли на пороге квартиры тети Наташи – старшей сестры отца. Наш приезд был для нее полной неожиданностью. Семья тетки проживала в двухкомнатной квартире и состояла из ее мужа – дяди Жени, моего двоюродного брата Вовки и сестры Аллы. Вовка и Алла были на десять лет меня старше, Вовка учился в строительном техникуме, а Алла в медицинском училище. Отец договорился, чтобы меня приняли в школу без документов. Учебников у меня не было, портфеля тоже. У меня даже не было подходящей для Сибири теплой одежды. В школу меня собирали всем кланом: кто-то дал старое пальто, у кого-то нашлись сапоги и портфель. Холодным Сибирским утром я шел в школу и мечтал о том, чтобы на улицах жгли костры.

Тетка любила меня, но, надо сказать, подходы к воспитанию детей в этой семье были самые бесхитростные. Я научился самостоятельно готовить яичницу, и глазунья часто составляла основу моего дневного рациона. Тетка работала заведующей небольшого продуктового магазина, поэтому в моем распоряжении был широкий выбор дефицитных конфет, которыми я щедро одаривал соседских мальчишек. Особой популярностью пользовались конфеты в форме шоколадных бутылочек, наполненные ликером. Мои школьные успехи были более чем скромные. Я едва писал печатными буквами, хотя запоем читал книги. Впрочем, моими школьными успехами никто не интересовался. Тройка считалась «государственной оценкой» и всех удовлетворяла. Зато я научился клянчить у прохожих мелочь и кататься по льду, цепляясь за борта проезжающих автомобилей. Добытые попрошайничеством деньги я тратил на походы в кино. Отец постоянно был чем-то занят, и я пользовался почти безграничной свободой.

В первом классе начал собирать марки – сосед по подъезду подарил альбом, уходя в армию. С тех пор все свободные монеты утекали в киоск Союзпечати. Маме я слал на Украину открытки такого содержания: «Добрый день мамачка я хажу в сорак дивятую школу учительницу завут людмила николаевна до свидания». Одна из таких открыток 1971 года хранится у меня до сих пор. Отец, не дождавшись приезда матери, уехал на Украину, чтобы распродать имущество, оставшееся в доме. Меня он поручил заботе какой-то женщине с ребенком, но даже я видел растерянность в ее взгляде, и вовсе не собирался считать ее своей мамой, как на том настаивал отец. Воспользовавшись моментом, мать приехала в Иркутск и забрала меня у тетки. С собой я увозил две полюбившиеся мне книги весьма потрепанного вида: «Приключения Гулливера» и «Волшебник Изумрудного города». Через несколько дней я был уже в Никополе, а моя мать подала на развод. Какое-то время она еще боялась возвращаться в комнату в бараках, и мы несколько месяцев прожили с ней в женском общежитии. По доносившимся слухам, отец распродал по соседям все сколько-нибудь ценное имущество и уехал в Иркутск. В список проданных вещей попал и мой настольные мини-биллиард, который он мне подарил. Новый год мы встречали уже в своей опустевшей после распродажи квартире. Впервые мама не стала ставить новогоднюю елку. На мои вопросы она отвечала с раздражением, и я чувствовал, что она все еще не простила меня за то, что я согласился уехать с отцом в Иркутск.

Из Иркутска я привез привычку побираться. Однажды меня за этим занятием застал супруг маминой начальницы, и дома меня ждал серьезный разговор. Карьеры попрошайки оборвалась на самом пике. Без регулярных финансовых вливаний коллекция марок переживала застой. На углу проспекта Трубников и улицы Дыбенко, каждый день стояла старуха и продавала семечки. Товар расходился как горячие пирожки. Опции было две: в кулек или в карман. Кулек, как правило делался из газеты «Труд», делать кулек из «Правды» было все еще не безопасно. Как-то сын маминой начальницы Андрей, инспектировавшей детские сады Южнотрубного завода, поведал мне по секрету, что пацаны подсмотрели в окно, как бабка греет свои ноги на горячих семках, и, мол, после этого покупать у нее семечки западло. Не знаю, так ли это было на самом деле, но семена сомнения упали на благодатную почву, отныне мои пять копеек уходили на покупку почтовых марок в киоске, что стоял на том же перекрестке. Денег постоянно не хватало. Поскольку попрошайничать у прохожих мне строго на строго запретили, пришлось повиноваться, а повиновение, как известно, барышей не приносит. Как-то, возвращаясь со школы, нашел 15 копеек возле киоска. Обрадовался, но на марки не хватало, зато ровно столько стоил набор спичечных этикеток. Сто штук в одном наборе – чем ни замена? Страсть слепа и готова к компромиссам. Купил набор, иду по дороге, разглядываю. Старшаки заметили: что там у тебя? Я показываю. Дай поглядеть! Я даю по одной. Они видят, что я не доверяю, начинают дразнить: не отдадим! Уговоры не помогают, попытка вернуть силой провалилась. В бессильной ярости подбрасываю оставшиеся этикетки в воздух – они разлетаются по всему двору. Иду домой со слезами в глазах, встречаю мать: что, почему? Я рассказываю в надежде на скорое возмездие.