Впрочем, тихо и пустынно здесь было не всегда. На родительский день кладбище заполнялось подвыпившей публикой, щедро одаривающей детвору конфетами и печеньем. Это был наш Хэллоуин, к которому мы заранее готовились, предвкушая богатую тризну среди могил и надгробий. Однажды мне пришлось есть рисовую кашу с изюмом, которой меня угощала грустная пожилая семейная пара. Каша была ослепительно белой и холодной, она застревала в горле, но отказаться от угощения казалось совершенно немыслимым – их просьба помянуть ушедшего сына звучала так настойчиво и проникновенно, словно во мне они видели того, кого навсегда потеряли. Именно так они на меня и смотрели, как будто выхватывали взглядом из какой-то страшной и недоступной глубины. Всякий раз потом, когда я проходил мимо той могилы, мне все чудилась та застывшая в своем горе пожилая пара, и взгляд, которым она меня провожала.
Однажды на кладбище съехалась вся городская милиция, которая ловила сбежавшего из-под стражи преступника. Ну, а где ж еще ему, бедолаге, было прятаться, как не среди мертвецов?
Главной достопримечательностью кладбища был склеп, в котором покоился цыганский барон и это странное захоронение было окружено тайной и слухами. Склеп стоял наполовину обвалившимся, и со слов смельчаков, побывавших в нем, мы узнавали о тех богатствах и излишествах, которые позволяли себе цыгане по отношению к своим уважаемым сородичам. Якобы в склепе был установлен стол, уставленный бутылками с коньком, водкой и вином.
Последний раз, когда я был на этом кладбище в родительский день, мне показалось, что это какой-то разбитый на кривые и узкие улицы город, населенный сухенькими старушками в белых платочках – они что-то тихо шептали и мелко крестились на красные звезды на могилах. Помню, что был яркий солнечный день, мне уже было что-то около одиннадцати, я уже не жил в бараках, не собирал сладости, а просто куда-то шел сквозь известное мне до подробностей кладбище по мягкой и теплой земле в сторону остановки, в надежде встретить друзей детства, с которыми когда-то по-братски делил мягкие, деформированные от жары угощения мертвецов.
В бараках сложилась своеобразная община удивительно разнообразных людей. Оценить колорит своего окружения я тогда, в силу своего младенчества, не мог, и многие лица, фигуры и характеры покрыла пелена забвения, но вот бывают мгновения, когда некоторые из них, сами собой "всплывают" на поверхность и напоминают о себе. Однажды бездетная пара в меру пьющих, ничем не примечательных тихих людей среднего возраста, взяла меня с собой в гастролирующий цирк, каждое лето устанавливающий свой шатер на городской площади.
– Капитально! – постоянно твердил дядя Толя, поглощенный представлением, а его супруга согласно улыбалась и кивала головой.
Общество этих людей было для меня чем-то новым, да и словарь, которым они пользовались тоже, но их простодушие и доброта создавали комфортную для наблюдения атмосферу, благодаря которой мое внимание концентрировалось не только на представлении, которого я не запомнил, но и на том, что меня окружало. Так, в памяти застряла совершенно лысая голова впереди сидящего меня мужчины, в которой отражался свет от софитов. Секрет, производимого этой головой эффекта, завораживал и отвлекал мои мысли от того, что происходило на арене.
– Капитально! – не уставал повторять дядя Толя по дороге домой, и я соглашался с ним, но эта идеальная лысина не давала мне покоя.
