Пехота - страница 5

Я считал её доброй женщиной, однако был эпизод, который поколебал во мне эту уверенность. Однажды мы лепили снежную бабу на игровой площадке, и вдруг она предложила детям поиграть в снежки. Дети обрадовались, участие взрослой женщины в детской игре их развеселило. Мы бросались снежками, и в запале игры кто-то по неосторожности попал снежком ей в лицо. Женщина расплакалась, дети расстроились, принялись ее утешать, но она решила устроить разборки и найти виновника. Поскольку никто не сознавался, всех повели к директору детского сада, где каждый должен был признать свою вину и раскаяться. Признаком раскаяния считались детские слезы, добиться которых было проще простого, но на ту пору я твердо решил, что больше никогда не буду плакать и держался до последнего. Детей всех увели на обед, и уже укладывали на дневной сон, а я все сидел в кабинете директора, где меня стыдили и призывали к раскаянию, что было конечно же обидно, поскольку я не видел в происшествии никакой своей вины, и чем больше я упрямился, тем сильней на меня давили и таки добились того, что я не смог удержать предательскую слезу, сбежавшую с моих глаз, и меня в ту же минуту отправили в уже опустевшую столовую доедать свой остывший обед.

В подготовительной группе детского сада меня впервые посетило незнакомое мне доселе чувство – я влюбился. Моей избранницей оказалась самая высокая девочка детского сада Оля Тофан. Я писал записки с признанием в любви и забрасывал их на крышу прогулочного павильона во дворе, в надежде, что ветер сметет их оттуда, развернет и бросит к ее ногам, избавив меня от необходимости мучительного признания. Оля тоже была ко мне неравнодушна, но до откровенного разговора по душам так и не дошло. Однажды воспитатели детского сада в сон час обнаружили на Оле комбинацию, и потребовали ее снять. Оля отказалась, тогда ее заставили стоять в спальной комнате, а туда по очереди заводили детей и, указывая на нее пальцами, стыдили. Оля стояла в одной комбинации, у нее на глазах были слезы, но она мужественно держала удар, повторяя вслух фразу, которую едва ли могли ожидать ее мучители из уст семилетней девочки: «Ни ума, ни фантазии!».

Перед самым выпуском нас повели на экскурсию в школу по соседству, и Оля, держа меня за руку, взяла с меня обещание, что я буду ее навещать, но этого так и не случилось. Мы встретились через два года в зимнем лагере, но я постеснялся подойти к ней и заговорить. В том окружении шпаны, в котором я находился тогда, было не принято общаться с девочками.

Будучи уже школьником, я часто проходил мимо своего детского сада, стараясь заглянуть за его ограду, но как бы я ни старался, я ни разу не увидел своей любимой воспитательницы, а даже если бы и увидел, то что бы я мог ей сказать?

Групповое фото перед самым выпуском в канун первого мая 1972 года. Я стою первым, третьим стоит Витя Сова, следом за Витей Светка Молчанова, с которой я за все время не перекинулся ни единым словом, хотя после детского сада мы ходили в одну музыкальную школу. Светка была рыжей и очень застенчивой. Когда она краснела, то казалось, что еще чуть-чуть, и она загорится. За ней Олег Пешко, за ним Тарас – украинец. Его и одевали как украинца, и разговаривал он на украинском. Воспитательница-брюнетка с интересной фамилией Варейвода. Она читала нам "Приключения Буратино" – дети её любили, она быстро пошла на повышение, и позже возглавила управление детскими садами Никопольского южнотрубного завода. Алёнка Жук, наши родители дружили, тоже ходила в музыкалку, мы встречали вместе Новый год, где из закуски был только салат оливье. Родители ушли праздновать, мы пили газировку и закусывали салатом, хлеба почему-то не было, поэтому мы съели целую гору. В конце ряда Галька Моргунова – худющая и невероятно живая девочка, которая умела заводить веко за ресницы – смотрелось жутко. Во втором ряду Маринка – наша красавица, Сергей Бойко, Элка – это личное, Сергей Чепель, Некрасов Олег, Сергей Чаплыгин, Рита, Танька – наши родители дружили, мы у них в ванной мылись, она запиралась ко мне и выуживала то, что ее интересовало. Жила потом с женатым мужиком старше себя в два раза и обижала мать, Игорь Дронов – вместе были в одном отряде в лагере "Коктебель" в Планерском, Лысая (имя не помню, кличку получила после того, как переболела тифом, или чем-то столь же заразным), Понагушин Сергей – самый маленький и самый живой мальчик во всем детском саду – приемный сын директора нашего детского сада. Были у них в гостях, он угощал нас докторской колбасой. Говорят, что гены взяли свое, он рано спился, жив ли еще не знаю, девочка Ноунейм, которую запомнил за то, что у нее на руках пальцы были как у утки с перепонками, Эдик – мальчик с задержкой развития, и завершает ряд мальчик, которого любили все без исключения воспитательницы за его красоту и пригожесть, боюсь даже предположить, что с ним стало,. Вторым в моем ряду стоит Филипп Сигал – мой конкурент. Он и на съемке хотел встать впереди меня, но воспитатели хоть и с трудом, но его укротили. Его отец тренировал детскую баскетбольную команду. Был он развит не по годам, бегло читал, чем однажды произвел фурор в саду, притащив из дома книжку про полярников. На следующий день я тоже принес с собой книжку, но, против ожидания, это оставило воспитательниц равнодушными