Плакальщица - страница 11

Мужу нравилось критиковать меня и отпускать едкие замечания обо мне и моей работе. Но почему он сам никуда не устраивается? Мы вместе потеряли наш источник дохода, но я довольно быстро нашла для себя занятие. Если он не может зарабатывать, как мужчина и глава семьи, то лучше бы ему заткнуться и перестать обвинять во всем женщину.

Дочь вновь прислала СМС с вопросом, когда же я приеду в Шанхай. Неужели она так хочет, чтобы я приехала? Я понимала, что будет неправильно, если я этого не сделаю. Я не говорю, что мне нравится зарабатывать на жизнь плакальщицей, но деньги для семьи очень важны. А в таком современном городе, как Шанхай, в плакальщицах давно никто не нуждается.

На самом деле я не могла отказать дочери – меня все еще мучили угрызения совести от того, что из-за моей работы над ней издевались одноклассники. Я стремилась загладить перед дочерью вину за те слезы, которые она пролила в школе. Перестану ли я когда-нибудь чувствовать себя перед ней виноватой?

С тех пор как я стала работать плакальщицей, я не была ни у кого дома, за исключением собственного брата. Он жил в Далунчжэне, то есть в «Большом драконьем городке», примерно в десяти километрах от нашей деревни. Несколько раз в год я ездила к брату в гости навестить нашу маму. Раньше она жила с нами, но после того, как мы отправили папу в дом престарелых, переехала к брату.

Брат не возражал против моих визитов, но его жене они очень не нравились. У них рос сын, и она считала, что ему нельзя подвергаться воздействию моей смертоносной ауры. Чтобы хоть как-то задобрить невестку, я привозила ей овощи со своего двора, домашние соленья и колбаски. Кроме того, я подарила брату и его жене по чашке долголетия, чтобы благословить их и компенсировать проклятие, которое я приношу.

Еще одним местом, куда я наведывалась чаще всего, был наш сельский продуктовый магазин. Когда я только начала работать плакальщицей, в магазин обычно ходил муж, но вскоре он пожаловался, что закупаться продуктами для него слишком муторное дело. Я с радостью взяла эту обязанность на себя, потому что она давала мне возможность время от времени выходить из дома.

Больше всего в магазине мне нравился отдел фруктов и овощей. Там все было таким ярким, красочным, пахло свежестью земли и листьев. Каждый раз, когда я брала какой-нибудь фрукт и клала в корзину, я представляла его вкус.

В деревне не было ни ресторанов, ни кафе – в них попросту не было здесь никакой необходимости. Большинство жителей деревни готовили себе сами и были неприхотливы в еде. А если вдруг случалась свадьба или похороны, то нанимали поваров-любителей.

Вторым и последним публичным местом в деревне была небольшая парикмахерская, расположенная рядом с дорогой, которая вела к асфальтированному шоссе. Я регулярно ходила в парикмахерскую делать прическу, и там почти никогда не было посетителей. Однако я всегда чувствовала себя желанной гостьей, и парикмахер ни разу не заявил мне, что я приношу несчастье или что от меня тянет мертвечиной.

Мастер, он же владелец парикмахерской, был симпатичным мужчиной лет под пятьдесят. Парикмахерская располагалась в передней части его дома, а в дальнем углу зала стоял шаткий обеденный стол с разложенными на нем инструментами.

Парикмахер переехал сюда несколько лет назад, когда женился на одной вдове из нашей деревни. Кажется, она была примерно моего возраста. Она вышла замуж за местного мужчину, когда я жила в Нанкине, так что я ее почти не знала. Затем она и ее предыдущий муж надолго уехали из деревни. А потом уже она вернулась в деревню с парикмахером. Парикмахер слегка прихрамывал, хотя это становилось заметно, лишь когда он шел по улице.