Читать онлайн Сава Лоза - Плащ из шкуры бизона

Покидая плато Мехико, автомобили с трудом стряхивают с себя сухой песчаный палантин, который не смывается в мегаполисе и под муссонными ливнями. Но стоит отдалиться миль на пять, воздух освежится, исчезнут пробки и будет легче дышать. Голубой простор открылся у местечка бигфута с вывеской гоночного болида «Драгстер». Сразу за кафе находилась заправка Пемекс. Водитель остановился для дозаправки, и следующие сорок миль не было ничего, кроме больших грузовиков и большого солнца. Пронырливый шар следил за моим соседом-толстяком. Набрякшая щека мужчины прижала сплошную занавеску он дремал весь путь, иногда открываясь свету. Во всем автобусе не нашлось бы более прохладного места, чем в его тени. Я примял пакет с польворонами, водой и билетом в скоп – под переднее сидение на сумку, а сверху положил ноги. Мама бы засандалила по заднице за грязную подошву. К матери найти подход не сложно. Старик, к которому мы держим путь, – с ним придется воевать.

На землянистом участке пути автобус тряхнуло, отделав путешественников резвым подскоком. С этой минуты я стал внимательнее к окружающим. К тому же встряска открыла ощущение, что за мной наблюдают. Я обернулся. В самом хвосте, в проходе, прибитая коробками, сидела девочка. Ее черные буйные волосы, стянутые набок толстой резинкой, слегка растрепались, прическа обрамляла часть выпертого лба и будто срезанного подбородка. В момент, когда мои глаза изучали ее желтые лосины, пассажирка скомкала рукава спортивного худи, которые болтались по бедрам, и попрятала их под низ живота, где в раскрытом виде лежала книга. Я осматривал ее, а она уперлась в меня взглядом.

– Chale![1] – произнес я вслух, а мое тело вывернулось обратно в северное направление. Стыд пролился по телу, пока не оказался в пятках. Только скромностью не добьешься впечатлений. Вытянув шею, я приподнялся на изголовье, чтобы вновь взглянуть на читательницу. Девичье лицо забрало бы медаль у самого образцового камня. Так что же мы там листаем? «Гражданский кодекс». Бред какой. Соплячка года на два старше меня. Ковыряя в грязном ногте, я осознал, что последним добровольным чтением я почтил страницы сказки о волшебном луке.

Духота притомила, я задремал, проматывая во сне последние дни. В голове мелькали неугомонно говорливые каналы в телевизоре, которые на два часа каждого вечера забирали моего отца вслед за восьмичасовым рабочим днем. Зимой 1994 года американский президент Клинтон подписал важное североамериканское соглашение о свободной торговле, тогда главу семейства Перес можно было застать в гостиной и за ночными сеансами. Отец работал на компанию, производящую гальванические элементы, одним словом – батарейки. Двенадцать лет Роджелайо наблюдал за сыном, как за элементом, потребляющим большой ток. Бросая под руку журналы с электроникой, он свято верил, что любовь к его делу прививается сама собой. В выходные заглядывали гости, отец сажал сына на публику, тряс перед коллегами и приятелями детским худым прожилком, восхваляя гибкие, подходящие для полезных дел пальцы.

– Пусть сейчас костяшки не толще пятивольтовой батарейки, но в будущем эти руки дадут мощь! Юношей и я фасовал литий по коробкам. Теперь вот – начальник!

Кроме скучающего лица, мне нечего было отцу преподнести. Взрослея, я оставался отстраненным и одиноким и не вынимал из ушей Misfits[2]; ради схожести с солистом окрасил волосы в кислотно-зеленый; как и отец, пялил в экран, переключая обрюзгших демагогов в костюмах на комедийные шоу Джорджа Карлина и Ричарда Прайора. Мама подростковых увлечений не понимала: юношество считала временем непослушания отцов, а вид одомашненного слизняка, знающего глупые шоу наизусть, представлялся ей невыносимым. И потому мать совершила пакость, которую я не мог ожидать. Наверное, она устала убирать за мной помойку в комнате. А что отец? Может, он испытывал неизвестные мне угрызения совести и поэтому решил заменить себя мной. Но все по порядку.

Дела папы шли как нельзя лучше, он получил грин-карту и должность разработчика литиевого продукта на производстве литиевых батареек. «Powerandtechnology», пустившая корни по двум американским континентам, переманила ведущего инженера от более мелкого мексиканского производителя. «Powerandtechnology» одной из первых заработала на свободной торговле, приглашая к труду людей, никогда не видевших доллар. Весна того же года, изнурительное беспокойство, терзающее Роджелайо Переса, поугасло. Наконец переезд из Мексики в страну свободы состоится.

– Сейчас, Роджелайо. Нужно выезжать немедленно! – утверждала телефонная трубка.

После звонка работодателя из Нью-Мехико начал собираться и чемодан Федерико-Густаво. Вот только не в Америку, а в мексиканскую глушь, к старшему сводному брату отца – Винсенто, мать его, Пересу. «Что мальчишке делать с этим вонючим овощеводом?» Отчаяние действительно было столь сильным, что я позволил себе говорить гадости про человека, которого я видел один раз в жизни, когда проводил июльский месяц 1988 года на томатной ферме синьора Переса. Родители не могли взять обузу сразу, считая полезным для подростка ближе познакомиться с дальним родственником.

– Винсенто – занятой человек, ему дела до тебя нет. Упрешься в телевизор, да сиди макай лохматой зеленью в колу.

Я знал, что отец одобрял мой новый кислотно-зеленый цвет волос, но он подыгрывал матери для того, чтобы выставляться образцовой мексиканской семьей.

– Дай-ка упомяну ваш телефонный разговор. Нет, не вспомнить. Вы не общаетесь, отец. Никогда!

Помешать задумке не суждено. Я прекрасно отдавал себе отчет: твердый голос отца – боеприпас редкий, но убивает наверняка. Тем не менее сдаваться здесь никто не намеревался.

– Телик у старика хоть цветной, кабельное в доме проведено?

Отец удовлетворил мой интерес, сказав, что я не буду разочарован.

Еще вчера я мечтал о будущем в Америке, представлял себя в классе. Мне снились американский флаг и школьная доска с английским словом «welcome[3]». А теперь судьба отправляла меня на шаг назад, в пыльный Сакатекас, к незнакомому родственнику. Город с трудом найдется на карте штата, настолько он безызвестен и мал.

В первый майский день мы с отцом очутились на горбе междугородней автобусной станции. Отец на ходу запихивал меня в автобус снова, настаивая не сходить с места на перекур, не иметь разговоров с чужими и не привлекать внимание. Путешествие в одиночку – опасная вещь: карманники-аферисты, пьяное дурачье. Но были вещи пострашнее жулья – подступающий страх одиночества. Расставание на целое лето – непостижимо! Мать не провожала сына, поскольку просолила лицо страданием. Переживать из-за разлуки синьоре Перес придется острее мужчин. Отец запер жену на замок, втолкнув в дверь нашей квартирки и хитростью вытащив ключи из дамской сумки. Мама кидалась, билась, выворачивала замок, говорила, что передумала лететь с негодяем Пересом и помчится за малышом на край света.

– Четыре месяца! Сыночек, не смогу, не смогу!

Обман она отцу не простит. По крайней мере, пока тот не купит хороший подарок.

Так я и очутился в автобусе с тесным салоном. Повсюду крошево пыли (даже на потолке), сидения провоняли сигаретами; от бесчисленных голов жирно блестит жаккард. Болезненно провести в пути 5 часов, слушая скрипучие седла и тарахтящих теток? Это слишком. Всего пару часов назад томящаяся группа решила, что провожатый слишком возится и пора бы ему убраться. Мужчины и женщины запыхтели, синьоры посмелее просили словами:

– Давай, мальчик, будь хорошим ребенком, садись на свое чертово место!

– Э-э, амиго, еще увидитесь, – опомнился наконец не следящий за временем водитель, от которого давно ожидали решительных мер. – Отправляемся.

Отец кивнул водителю и наскоро обнял меня, похлопав по спине пакетом с польворонами, которое держал все это время привязанным к мизинцу пакетом.

– До свидания, Федерико-Густаво. Я позвоню. Будь мужчиной.

Я закатил глаза, плюхаясь на сидение подле толстяка.

– Чемодан задвинь под ноги, а лучше…

– Иди уже, папа.

Проснулся я на съезде с федеральной трассы, уже в штате Сакатекас. В сорока минутах от Альма де ля Терра, в городе-двойнике Хересе, в автобус вошли новые пассажиры-безбилетники. Водитель позволил людям ехать стоя за дополнительные песо. Преклонного возраста синьор присмотрел мое место, чтобы в удобстве доесть завернутую в газету вареную рыбу. Пришлось уступить. Развернув газетный сверток, он обнаружил, что панировка на чахлом палтусе поплыла, источая неприятный запах. Старик огорчился, привстал и швырнул обед с душком в открытую форточку. Рыба улетела, хвостатый стойкий шлейф остался.

Что я мог думать? Будь ты проклят, Херес!

Испанские алебастры и адоме Хереса теперь сменились индейскими широтами прерии. В обозримом пространстве, в радикально строгой пустоте не хватало зеленых деревьев и водяных бомб, заряженных на каждой крыше мексиканской хижины. Вскоре автобус приблизился к действительно мертвой, безлюдной Мексике из пустырей, холмов, с брошенных земель которых и начиналась Альма де ля Терра.

Перед самым городком раскинулись поля голубой агавы, на которых не трудились мексиканцы, и Агава распустила «павлиний хвост» сорняком. Сколько их здесь – этих павлинов… Выбираются на асфальт, сопровождая разметку трассы от Мехико до Дуранго. На той же протяженной дороге стоит Альма де ля Терра. По левой стороне от вывески «Bienvenido a Alma de la tierra[4]» находился участок без названия – очевидно, кладбище животных, а за ним и пристанище для мертвецов. Неподалеку, собственно, и поставщик животных тел – шатер для бойцовских петухов. Пробираясь к центру города, я заметил полицейский участок, похожий на большой контейнер для мусора, на другой стороне – авениды, уродливый бетонный торговый центр с названием «Пума Пункту». Если не обращать внимание на обглоданный газон, парковку велосипедов с ездоками, оснащенными черными очками и винтовками, то колорит покажется знакомым. Скупщики торгуют прямо у порога официалов. Я еще не видел, чтобы под бюстом поэта Октавио Паса стелили электронную паленку. За голодной авенидой улица понаряднее. Яркие вывески на старинный лад привлекают богатых синьор, которые, вальяжно выплывая из дверей лавочки серебряника, пришпоривают замком толстые сумки к пухлым запястьям. За поведением женщин со смехом наблюдают торговцы. Они, полулежа на стульях, играют в карты. Играют и продают сомбреро, пончо, змеиные пояса, кухонную утварь и лечебные снадобья… Им удобно. Мужики не хотят торговать, они желают упиваться свободой и радоваться, что горбиться на стройке или на поле в этой жизни им не придется.

Доехав до улицы Плата, уставшая пассажирская гурьба выпихнула одно маленькое туловище вместе с вещами за механизм едва раскрывшихся створок. Те, кто хоть и недолго, но были мне соседями, не обернулись, не извинились. Пусть катятся. Она – девочка с коробками – падения не видела. Это хорошо. Странствующая машина умчалась, бросая несчастного с вывернутой дорожной сумкой. Одежда, игрушки, зубная щетка превратились в пыльный скоп. Встать не получалось. Пусть растениевод решит: молодой гость ранен или убит. Сколь я могу пролежать вот так, голодный и обессиленный? Сквозь прищур виднелась ковровая листва, которую отрастил шершавый саман громадины-дома. Коварное растение вот-вот нападет на труп мальчика. Я не возвел особняк, но мое лицо равным образом устилало зеленое полотно, только сотканное из волос.