– Диан, у кого они? – обращается ко мне подруга.
– Не знаю, – бормочу я, накрываясь одеялом. – Точно не у меня.
– И не у меня. Может, у Киры?
– Может, и у Киры.
С этого момента в камере начинается переполох. Стрела идёт в комнату Клима, забирает оттуда парочку, поднимает меня и Оксану и, вместе с другом перерывает все наши вещи: новую одежду, и брошенную в угол старую, скидывает матрасы, снимает наволочки с подушек. Проверяет подоконник, даже в ведро заглядывает. Ключей нигде нет.
– Может, ты потеряла их, Оксан? Выпали из кармана и всё, – предполагает Кира. Подруга в ответ пожимает плечами.
– Я вообще не помню, что держала их, у меня в руках этот пистолет был, а у вас руки свободные. Вы и закрывали.
Внимание Вадима перескакивает на меня. Но мне нечего ему ответить, трудно достать что-то из переполоха, что творился в моей голове, когда я бежала из этого места.
– Ну, тут ничего нет, может правда потеряли, – чешет затылок Клим. – Пойдём в ванной поищем, там ещё могли заныкать.
Мужчины уходят, оставив нас убирать беспорядок. Меня не покидает чувство, что одна из подруг что-то скрывает, а может обе сразу. Оксана молчит, а Кира рассказывает, как провела время с парнем. Оказывается, он совсем не жёсткий, и ей даже нравится то, что он делает. Я не верю своим ушам. Ей нравится…
Перед тем, как снова отвернуться к стене, я повторно спрашиваю Оксану, точно ли она не знает, где ключи. Потому что я хорошо помню, как она открывала ими входную дверь.
– Точно не знаю, – безапелляционным тоном отвечает подруга.
Мужчины тоже ничего не нашли. Все трое обсуждают это утром, посадив нас за стол. Допрашивая каждую, досконально, до мелочей, только что без фонарика в глаз. И без пыток, разумеется. Серый выполз из своей комнаты и теперь сидит напротив, светит ярко-малиновой гематомой под глазом, что расползлась от глубокого пореза. Клим подстёгивает брата, мол теперь он и Стрела на одно лицо. А тот только и делает, что бросает уничтожающие взгляды в сторону моих подруг.
Так ничего и не добившись, Стрела велит мне одеться, даёт обувь – резиновые сланцы на три размера больше, чем нужно, и выводит из подвала.
– Поедем вместе за твоей сестрой, – сообщает он, посадив меня в машину. Сам стоит рядом, рассказывая, что хотел взять Клима, но боится оставлять Серого наедине с подругами. Он ещё не пришёл в себя, и может натворить дел.
– Зачем я нужна? – спрашиваю, с тревогой глядя в противоположное окно. Вчерашний вечер никак не выходит из мыслей. Пытаюсь вспомнить, как мы могли потерять ключи, и тот жёсткий, безэмоциональный секс никак не выходит из головы. Стрела оказался первым мужчиной, близость с которым я помню – потому что мой первый раз я была в ужасном состоянии, и кроме боли не запомнила ничего. Именно поэтому он и был единственным. До того, как я попала в плен. Он оказался первым, кого я попробовала на вкус. Первым, кто ласкал мои соски, кто трогал внизу. Но это ничего не значит для него. Ровным счётом. Обида стягивает грудную клетку. Не страх, не злость, не отвращение, а именно обида.
"Господи, Диана, у тебя что, уже Стокгольмский синдром?" – скажет Оксана, если я проболтаюсь о своих чувствах. Но я не проболтаюсь даже под страхом смерти.
– На место приедем и узнаешь, зачем ты нужна, – спокойно отвечает мне Вадим. Достает из кармана джинсовой куртки маску. Хочу взять её, но он убирает руки и надевает сам. Терплю, когда резкинка цепляется за волосы и больно тянет несколько волосинок. Спустя мгновение чувствую его тёплые губы на своих. Мягко, едва касаясь языком моего, целует меня, захлопывает дверь и садится за руль. Меня словно шарахнуло щедрой порцией электрического тока. Зачем он это делает? Почему именно тогда, когда надел маску мне на глаза? Вытираю влагу с губ, и мужчина усмехается. Но ничего не говорит.
