Пока дышим - страница 8

Андрей тогда тихо сказал:

– Это не просто война. Это – память о том, кем мы были. И кем не позволим себя сделать.

И в этих словах была не политика. В них была тишина утреннего Донецка, запотевшие окна, старые иконы на стенах, холодная балка в руках, похороненные друзья, которых ещё не убили, но которых уже чувствовали внутри. Это была правда. Та, которую не напишут в газетах.

Солнце поднималось медленно. Над облсоветом развевался флаг. Под ним не было армии. Под ним были люди. Люди, которые стояли. Не ради власти. Не ради политики. Ради того, что в их сердце называлось одним словом: дом.

Запах гари витал в воздухе, будто город выкурил пачку дешёвых сигарет и оставил бычки под ногами у своих детей. Шины дымились медленно, тягуче. Они не просто горели – они плакали. Горько, чёрно, по-угольному. Блокпост, где ещё вчера стояли с кастрюлями супа, за ночь стал бастионом.

Утро пришло с тревогой. Андрей проснулся не от звука, а от чувства. Будто изнутри кто-то сжал сердце. Он встал, отряхнулся от пыли и взглянул на небо. Там не было солнца. Только глухой серый купол, как металлический потолок – давил, звал в подвал, шептал: «Скоро».

Славка уже был на ногах. Он смотрел вдаль, туда, где начиналась трасса на Красноармейск. В его глазах была тишина. Такая тишина, которая кричит. Андрей подошёл, молча встал рядом.

– Едут, – сказал Славка. – БТР. Два. Может больше.

И в этот момент время сжалось. Всё стало ощутимее. Холоднее. Ближе. Как будто с неба сорвали вуаль – и стало видно небо над рвом. Крик над полем. Выстрел – как начало новой жизни.

Женщин быстро увели с блокпоста. Кое-кто остался – медики. Те, кто уже знал, как завязывать артерию на коленке. Маша сидела с дневником, но теперь не писала. Она только смотрела. А потом вдруг поднялась, подошла к Андрею и сказала:

– Если умрёшь, я всё запишу.

Он кивнул. Не было времени на поэзию. Было только решение. Остаться.

Первый выстрел пришёл с юга. Сухой, резкий, как хлёст по спине. Откуда стреляли – никто не понял. Но один из парней – Витька с Волновахи – упал сразу. В грудь. Без крика. Словно ему просто отключили звук.

Славка бросился к нему, потом – назад, за мешки. Пули свистели, как осиное гнездо. Они врезались в землю, в металл, в броню чужих машин. Андрей прижался к баррикаде, ощупал автомат, почувствовал, как руки дрожат. Он не был солдатом. Никогда. Но в этот момент стал им.

Он выстрелил. Просто на звук. Просто вперёд. И тут же – отскок, звон, искры. Где-то рядом загрохотала граната. Земля содрогнулась, будто сердце Донецка вырвали и бросили на асфальт. Один из мешков с песком вспоролся, пыль ударила в лицо. Снег из каменной муки. Прах из будущего.

– Назад! Перекрыть фланг! – кто-то кричал. Голоса были неразборчивыми, но в них жила жизнь. Та, которая кричит перед смертью.

Славка перебежал через открытое пространство – его куртка развевалась, как флаг. Он бросил под ноги врагу бутылку – горела, как солнце. БТР затормозил. Пламя поднялось до небес. Кто-то внутри закричал. Кто-то снаружи затих.

В этот момент крикнул Андрей. Не потому что был ранен. Потому что понял: это не просто бой. Это – рождение. Вот оно, здесь. Через кровь. Через гари. Через голос погибшего Витьки, который больше не скажет ни слова, но теперь – навсегда часть этого места.

– За него! За дом! За нас! – закричал Андрей, и голос его прорезал дым, как штык. За ним – остальные.