Идет он, к примеру, по улице, а Инна навстречу. Все такая же красивая, милая. А за руку ребенка ведет. Мальчика. Или девочку – неважно. Увидела его, обрадовалась. И ребенку говорит: а это твой папа. Берутся они все трое за ручки и идут... в светлое будущее. Короче, литр соплей. Новый русский сериал.
Или все так же, с ребенком, только Инна совсем ему не рада. И говорит: деточка, это твой папа, но он такая сволочь, что лучше бы его и вовсе не было. И идут они, не за ручки, ав разные стороны. Тоже новый русский сериал, а слез и соплей литра на два.
Только вот того, что в действительности произошло, Андрей почему-то не предусмотрел. Что она сделает вид, будто вообще с ним незнакома.
Подходя к квартире, он попытался изобразить человека если не счастливого, то хотя бы довольного жизнью. Но маму провести все равно не удалось. Ей стоило мельком взглянуть на него, забирая из его рук пакет с продуктами, - и все.
- Ну, что на этот раз? – словно между прочим поинтересовалась она, выгружая свертки на кухонный стол.
- А что? – попытался отвертеться Андрей. – Все в порядке.
Но обмануть маму... Он обычно и не пытался. Безнадежное дело.
Удивительно, но, будучи «мямликом», Андрей маменькиным сынком все же не был. Хотя бы уже по той причине, что сама мама не хотел этого. «Своим детям надо быть немножко мачехой, - любила говорить Ольга Павловна. – Потому что именно у чокнутых наседок получаются самые отъявленные подонки. Либо ведерко манной каши вместо человека».
До выхода на пенсию она служила прапорщиком в той же военной части, где и отец-полковник. Солдаты ее боялись и обожали. Ольга Павловна была «всехней» мамой, и не раз Андрей видел, как она утешала зеленого салабона, которому вдруг перестала писать девушка или слишком уж досаждали сослуживцы. А Восьмого марта Ольга Павловна бывала завалена цветами и подарками, как ни одна другая офицерская жена.
Отца Андрей видел эпизодически – тот постоянно был занят. Мать тоже крутилась, как белка в колесе, но для него время у нее находилось. Она не тряслась над ним и всегда предоставляла свободу выбора. И не ее вина в том, что Андрей иной раз боялся этой свободой воспользоваться. Кроме того, мать буквально видела его насквозь. Даже когда он пытался скрыть что-то из желания лишний раз не расстраивать.
Вздохнув горько, Андрей как был, прямо в куртке, уселся за кухонный стол, заваленный покупками, и начал рассказывать. И так ему вдруг обидно стало, чуть ли ни до слез.
- Ты уверен, что не ошибся? – осторожно спросила Ольга Павловна.
- Уверен. Хотя... Да нет, она, точно. Изменилась, конечно.
- Столько лет прошло. Да и вообще, жизнь тяжелая.
- У нее тяжелая? – усмехнулся Андрей. – «Лексус», шуба из... не знаю даже из кого. Мужик весь такой прикинутый.
- Причем здесь шуба и мужик? По мне, так с «Лексусом» жизнь тяжелее, чем с жигулем. Послушай, может, она так на тебя фыркнула, что муж рядом? Или кто он там?
- Да нет, не думаю. Он совсем не выглядел таким уж злобным монстром. Обычный мужик. Да и потом, даже если она так боится, что ее приревнуют к первому встречному столбу, эта ее злость гораздо подозрительнее выглядела, чем если бы сказала спокойно: «Извините, вы обознались». Уж глупой она никогда не была.
Андрей помолчал, передвинул с места на место несколько пакетов, отщипнул хвостик багета.
- Знаешь, мам, - сказал он тихо, разглядывая упавшие на стол крошки, - она не просто изменилась. Ну да, повзрослела, прическа другая. Только раньше она такая была... Не знаю. Мягкая. Светлая. Изнутри светилась. А теперь... Совсем другая. Жесткая, грубая.
