- Спирт? – поморщилась я, почуяв привычный запах, напомнивший о бесконечных инъекциях.
- Пей давай.
- А разве мне можно?
- Раз выжила, теперь можно. В небольших количествах. Только ничего паленого. И не курить. Куришь?
- Не знаю, - пожала плечами я. Курить не хотелось, да и сигарету в своей руке я совершенно не представляла. Вздохнув поглубже, я одним глотком выпила содержимое мензурки. Закашлялась, скривилась, от чего лицо сразу напомнило о себе тянущей болью.
- Не тянет – значит, не куришь. Слушай меня внимательно.
Врачу-травматологу, которого звали Виктор, Виктор Алексеевич, неделю назад исполнилось тридцать два. Молодой еще, но, судя по всему, повидал немало. Взгляд суровый, хотя и видно, что жалеет меня. Интересно, было ли в его практике что-нибудь подобное? Человек, потерявший разом все – и внешность, и память. А вместе с этим и всю свою жизнь. Я еще довольно смутно сознавала тогда, что в один момент оказалась заброшенной на самое дно. Ему предстояло объяснить мне это - правдиво и жестко, если не жестоко. Другого выхода не было.
- Марина, я скажу тебе откровенно. Твое лицо – да, это ужас. Но другого выхода не было. Его собирали по кусочкам, на живую нитку. Торопились. Что вышло, то вышло. Пластиков рядом не имелось. Да и не до них тогда было. Самое страшное, Марина, не это. Лицо... Ты с этим свыкнешься. Другие... Другие тоже привыкнут. Скажи, что ты будешь делать, когда выйдешь из больницы? Тебя не смогут здесь держать долго. Максимум еще неделю. Личность твою до сих пор официально не установили. У тебя нет документов, ты ничего не помнишь, тебя никто не ищет.
- Но... – робко пробормотала я, задохнувшись от ужаса, который навалился на меня – тяжело и безысходно.
- Тебе уже говорили, наверно, из милиции отправили твою фотографии в Сочи, - перебил меня Виктор. – На тот случай, если ты действительно Марина Сергеевна Слободина, как на билете написано. Только никто тебя по ним не узнал. А это значит...
- Это значит, мне одна дорога – на улицу, - прошептала я, судорожно сжимая в ладони пустую мензурку. – Даже если я все вспомню – все равно. Мне рассказывали, бывает, людей случайно посчитают умершими, а потом они никак не могут добиться, чтобы обратно признали живыми. Нормальные люди, здоровые, с памятью и с документами. Ну, допустим, вспомню, что я – это та самая Марина Слободина. Или еще кто-нибудь, неважно. Но как я это докажу? Как трупы опознают? По травмам и зубам? Не смешите. У меня и зубов-то почти не осталось. По анализу ДНК?
- Неплохая идея, - вздохнул Виктор. – Только вот...
- Только вот кто его будет делать! И с чем сравнивать? Так что, Виктор Алексеевич, надеяться мне не на что.
- Ну, надеяться всегда есть на что. Если память к тебе вернется, то хоть и небольшой, но все же шанс есть. Например, ты вспомнишь что-то такое, чего никто, кроме тебя знать не может, стопроцентно. И тогда кто-нибудь, родственники или знакомые, смогут подтвердить: да, ты это ты. Ну, а дальше начинается судебная волокита...
- До самого конца моей жизни. И в результате меня все равно закопают как неопознанный труп.
Я опустила голову и спрятала лицо в коленях. Виктор подошел, погладил меня по спине. Я вздрогнула, но голову не подняла.
- И все-таки отчаиваться не надо. Ты в бога не веришь?
- Нет. Не знаю. Наверно, нет.
- Жаль. Так было бы легче.
- А вы верите?
- Ну... – задумался Виктор. – Скорее да, чем нет. Одно то, что кто-то тебя нашел на дороге и ты выжила, - уже чудо.
