– А, ну-ну, – одобрил старик, посмотрев на него внимательно, так, что юноше сделалось неловко, и он отвел глаза.
И действительно, он зашел случайно.
В сквере, возле моста, неподалеку от летнего кафе, его привлекла странная надпись. На проржавевшем металлическом щите, рядом с шашлычным и пивным меню, кривыми буквами было выведено слово «Театр». Ничего похожего на театр поблизости не оказалось, однако, пройдя чуть дальше, юноша увидел такую же надпись на шатком заборе – косо намалеванная стрелка указывала на низкую ржавую дверь ведущую в подвал жилого дома. Рядом была пришпилена бумажная афиша, а под крохотным бетонным козырьком тускло мерцала электрическая лампочка.
Обойдя огромную лужу, которая каким-то чудом не высохла, несмотря на несносную жару, юноша потянул тяжелую дверь и вошел внутрь.
Ему сразу не понравился старик. В его облике было что-то неприятное и даже отталкивающее. Казалось, в глазах его не хватало чего-то необходимого – они были холодны и безжизненны, как у человека, потерявшего последнюю веру в человечество, знающего все обо всем и не надеющегося встретить в этом мире ничего нового и интересного.
Всего актеров было семь человек, трое мужчин, включая старика, и четыре девицы. Они тихо переговаривались, курили и пили чай.
– Простите, – вежливо спросил юноша, – а почему нет зрителей?
– Хе-хе. Почему, – невесело засмеялся старик. – Мы тоже хотели бы знать: почему?
– Но ведь можно пригласить знакомых.
– Так уж все знакомые этот спектакль видели, – старик обреченно махнул рукой. – Никто не придет.
– И не раз! – добавила игравшая злодейку томная красавица и улыбнулась юноше.
– Даже если придет всего один человек, мы будем играть так же, как для ста! – решительно заявил старик. – Для настоящего актера важна сцена, а не количество поклонников или поклонниц!
От этих слов актеры загрустили и взоры красавиц затуманились. Тогда старик запустил руку под стол и выудил оттуда бутылку вина.
– Ну, по маленькой! Для отдохновения…
Разговор сразу оживился. Хотя говорил преимущественно старик, а все остальные пили и слушали.
– Актер во время игры должен видеть картины, – педагогично изрек старик, осушая рюмку. – Что вижу? Вот главный вопрос! Играю и смотрю, как в кино. А иначе, это будет простое кривляние, не имеющее никакого от ношения к искусству, когда артист выходит на сцену не для того, чтобы про живать роль, а для того, чтобы демонстрировать себя и свои достоинства, у кого что есть… А если видит актер, то и зритель тоже будет видеть.
Старик допил рюмку, поглядел на юношу и ласково улыбнулся.
– Хочешь играть?
– Не знаю, – смутился юноша. – Может быть, потом.
Но старик схватил со стола какую-то толстенную книгу, быстро раскрыл ее и протянул юноше.
– На! Иди, читай вслух.
– На сцену?
– На сцену.
Юноша неуверенно взял книгу, покорно вышел на сцену и, волнуясь, прочел небольшой отрывок из какой-то пьесы.
– Теперь играй! – потребовал старик.
Юноша растерялся. Он недоуменно взглянул на старика, надеясь, что тот шутит, но старик был серьезен, а красавицы актрисы, внимательно и оценивающе следили за ним.
– Я так не могу, – робко извинился юноша.
– Попробуй. Не бойся, – уговаривал старик. – Тебе понравится.
Что значит «играть» и как это делается, юноша не представлял. Оставалось либо отказаться, либо попробовать изобразить хоть что-нибудь в присутствии этих молодых красивых женщин, которые, признаться, сильно его волновали. Еще во время спектакля юноша влюбился в одну из них, в ее жгучие, слегка раскосые черные глаза, в которых кипела такая необузданная страсть, что каждый ее взгляд пронзал его точно молния.
