Оказалось, все очень просто. Лет тридцать назад решил граф устроить здесь зону отдыха, чтобы приезжать любоваться природой нетронутой и мечтам предаваться. А чтобы поля обработанные картину ему не портили, велел крестьянские наделы с глаз долой перенести. На неудобья. А там земля скудная, урожаи маленькие.
Но и это еще не все. Чтобы скотина деревенская луга живописные не топтала, ограничил количество животных на семью, велев пасти ее с другой стороны на тех же неудобьях. И покос не давал.
Все кто могли сразу уехали. Да и потом потихоньку перебирались в другие деревни. И сейчас в деревне фактически жили девять семей, которые хозяйство вели, и тринадцать стариков, которые век свой доживали... вернее уже десять... трое за зиму с голодухи померли.
Домой я возвращалась молча. В груди жгло от обиды за этих несчастных. В голове беспрестанно крутилась одна мысль: «Что делать?» Оставить их умирать дальше или привезти из города продукты и накормить. Только на какие шиши?
8. 1.8
Мое положение после поездки в деревню стало еще хуже. Еще пару часов назад была всего лишь одна душа, которую надо было спасать от голодной смерти: я сама, то теперь таких душ у меня было пятьдесят восемь человек... в том числе десять беспомощных стариков и двадцать девять детей разного возраста. От нуля до восемнадцати. И всего девятнадцать работоспособных взрослых, включая меня.
И это я еще не посчитала прислугу. Но у них есть тридцать золотых, которые я отдала вчера, с голоду не помрут. А вот остальные... Чувствую, пойдет с молотка поместье подаренное. Не смогу я людей голодными умирать оставить.
Нам бы только зиму продержаться, весной травка пойдет, прокормимся. Так сказал староста, и я ему верила. И пообещала, что отменю все глупые графские ограничения, пусть крестьяне на моей земле не бедствуют.
Теперь понятно, почему продукты из города везут. И дрова.
Запретил граф крестьянам и дрова в лесу рубить. Велел только паданку возить да сухостой, лично графской рукой помеченный, валить позволил. Вот и не хватало дров даже дома крестьянские протопить. Тем более избушки старенькие, со всех щелей дует.
Деревенька-то и раньше небогато жила, говорил староста, а графа казнили, вообще, трудно стало. Граф-то хозяин земле был, хоть по-своему, да заботился. А королевскому управляющему главное побольше с крестьян содрать, да в казну отправить. А как уж дети малые, а старики зимой выживать будут, никто и не спросил. Вот и помирали люди почем зря.
Очень невеселая история. Я вздохнула и поплотнее закутала нос в воротник тулупа. Так больно было, аж плакать хотелось.
Когда мы от деревни отъехали, страдания мои голос садовника-конюха прервал:
- Леди Лили, - прогудел он гулким басом, - вы бы старосте-то не верили. Врет он, как сивый мерин.
- Врет?! - от удивления я даже забыла, что теперь баронесса и степенна должна быть, - как это врет?!
- Да как, - вздохнул мужчина и, сунув руку под шапку, почесал затылок, - как всегда. Дюже хитрый староста в Вытнях. И так врет всегда жалостливо, что даже у его сиятельства сердце царапало. Он с них оброка, почитай, уже лет двадцать не брал. Продукты из города возить приспособился... где ж это, леди Лили, видано такое, чтоб к господскому столу куры в деревне не нашлось.
- Но я же сама видела! Избушки покосившиеся, нищету, тулуп рваный... и Уська померла...
- Так Уське пора уж, - вздохнул мой возница, - у нее уж правнук в прошлом годе женился. А тулуп этот Изик каждый раз из собачьей будки достает да надевает, коли видит, что в деревню едет кто... а у самого пяток коров в сарайке...
