– С чего бы это? – поднял удивленно брови Бора и указал на спинку и подлокотники, окружившие меня, будто я была в глубоком гнезде. – Тут тебе ниоткуда не надует, так что все правильно.
Потянувшись к столу, он поставил перед нами обоими приличных размеров миску с каким-то белым и густым, очевидно, соусом, придвинул поближе еще несколько тарелок с парующими странными кусочками теста разной формы и вручил вилку.
– Сейчас научу тебя есть мое самое любимое блюдо – ушки, – с лучезарной, завораживающей меня улыбкой сообщил супруг и, наколов один из кусочков теста, окунул в соус и поднес к моему рту: – Пробуй. Прям сразу в рот, целиком!
Я послушалась, захватывая новое блюдо губами и подержала во рту, привыкая к мягкому, чуточку кисловатому вкусу соуса.
– Жуй, – скомандовал Бора, резко осипнув и не отрывая глаз от дерзкой капли, что медленно потекла по моему подбородку. Ужас, как неловко. Чем бы вытереть? – Я так хочу слизать это, но, боюсь, ты подавишься.
Последнее было сказано без всякого юмора и скорее отдавало скрытым томлением. Именно таким было ощущение, прокатившееся от самой моей макушки, на которой, кажется, зашевелились волосы, до низа живота и дальше до кончиков пальцев.
Стремительный импульс, что действительно чуть не заставил подавиться и оставил тянущее чувство внутри. Как будто я чего-то хочу очень-очень сильно, вот только понимание, что же это, все еще дико пугает меня и вынуждает усомниться в собственной нормальности. Ибо жаждать заполнить эту пустоту, что и порождает странные ощущения, точно зная, что это больно, совсем уж противоестественно.
– Тебе понравилось, Ликоли? – спросил Бора, все так же на отрываясь от созерцания моих губ, и осторожно вытер соус вышитой салфеткой, внезапно напомнив мне, что я в процессе поглощения пищи, а не посреди познания своих неправильных желаний и порывов.
Я стала усиленно работать челюстями, прислушиваясь к новой смеси вкусов мяса, теста, специй и соуса, и кивнула. Необычно, но вкусно.
– Хорошо, – немного скрипуче сказал Бора и тоже взялся за еду, поворачиваясь к своим воинам. – Кушай теперь сама, а то до добра это не доведет нас. Не прямо сейчас уж точно.
«Ушки» оказались с разными начинками, где-то чувствовалось больше трав и даже привкус терпковатых ягод в смеси с фаршем, разнились и сорта мяса, насколько я могла разобрать, но чем больше ела и привыкала, тем сильнее мне нравилось.
Застольные беседы становились громче, женщины, подав еду, сели среди мужчин и все вели себя непринужденно и весело, но я нигде не заметила откровенной развязности мужчин, каких-нибудь неуважительных фраз или прикосновений, хотя жесты и открытые объятия или краткие поцелуи некоторых пар и смущали меня, но при этом и притягивали взгляд необычайной аурой между партнерами. Поразительная смесь невинности и чувственности царила между ними, почти осязаемая уверенность, что все это не только в порядке вещей, но и хорошо, правильно, некое перманентное физическое заверение во взаимной привязанности и нежности.
Еще мне бросилось в глаза, что никто не стал вскакивать и расшаркиваться при виде предводителя – нас встретили исключительно дружелюбными кивками. Особого обслуживания тоже не наблюдалось, и вообще создавалось впечатление, что любое проявление подобострастия здесь не принято, при этом от меня не ускользнула атмосфера безусловной уважительности к моему супругу среди его людей. Чтобы прочувствовать это совсем не требовались показательные поклоны и бесконечное угодливое кудахтанье, как принято при дворе моего дяди.
