На горизонте мелькнул силуэт, напомнивший мне одного из тех, кого я знал раньше, но я не смог вспомнить имени. Я подозвал его окриком. На ответ надеялся, хотя и не верил, что он ещё способен говорить. Фигура качнулась, упала за бордюр, послышался хрип. Я двинулся туда, оставив Мэри и Лизу в нескольких шагах позади. В кармане ощущалась тяжесть небольшого ножа, когда-то я считал его простым инструментом, но понимал, что сейчас это оружие может спасти жизнь или забрать её. Я вышел к бордюру и увидел, что там лежит человек, по крайней мере, он выглядел человеком. Под его боком расползался кроваво-чёрный подтёк, пальцы дрожали, взгляд блуждал. Я присел, хотел спросить, могу ли помочь. Он смотрел на меня, губы беззвучно открывались, и вдруг я разглядел, что его глаза лишены век, кожа вокруг глаз плотно прилегает к глазницам. Он моргал, но веки не смыкались. Страх пронзил меня. Я протянул руку, прикоснулся к его лбу, ощутил жар. Потом заметил отверстие на боку, где зиял след от пули. Видимо, остались те, кто не позволял никому жить. Он прошептал нечто, походившее на просьбу или мольбу, и в последний раз вздохнул. Я отшатнулся, заметив, что моя ладонь окрасилась его кровью, пропиталась тёмной влагой.
Я вернулся к Мэри, прикрывая глаза, стараясь не замечать, как растекается по запястью чёрная жидкость, эта смерть становилась частью меня. Она обняла меня, спросила, жив ли тот, кого я звал. Я отрицательно покачал головой. Она вздохнула, прижалась ближе, и я почувствовал тепло чужой руки. Её плечо было влажным, как чешуйчатая поверхность. Я вспомнил, как в прежней жизни прикасался к ней, гладил её шёлковые волосы, думал, что мы ещё будем счастливы. Мне казалось, что это было в другой век, когда моя совесть не обросла слоями вины.
Мы двинулись дальше, оставляя за спиной трупы машин и людей. В какой-то момент я заметил, что асфальт закончился, перед нами распахнулось серое поле, заросшее низкими кустами с колючками. Каждый шорох заставлял меня вздрагивать. Мэри шла вплотную, Лиза двигалась вровень со мной, её тень сливалась с моей. Я хотел отогнать мысль, что мы давно уже не три существа, а одно, но ощущение тесной спайки наседало, не отпускало. Чужие руки становились родными, моя кожа теряла чёткие границы, и всё же я продолжал называть себя человеком, потому что не мог представить, что нет пути обратно.
Слева клубились обломки ещё одного неведомого здания. Мы направились туда, надеясь найти укрытие. Солнце висело высоко, туманило пространство своим тусклым светом. Я чувствовал, как капли пота смешиваются с ледяным ужасом. Внезапно шаги Мэри прервались, она упала на колени, схватила меня за бедро. Я склонился к ней, увидел, как её глаза округлились, рот приоткрылся, губы текли тонкой чёрной слюной. Её пальцы впились в моё бедро, я поймал её руку, сжал, ощутив дрожь. Лиза не отреагировала, застыла рядом в жёсткой неподвижности.
Мне вспомнилось, как я когда-то лечил Мэри от лихорадки, когда наше отделение расквартировалось в полуразрушенном городке. Она горела от жара, я выискивал для неё антибиотики среди трофеев, у тех, кто лежал мёртвым в своих кроватях. Я тащил медицинские коробки, выламывая двери, не слушал вопли выживших. Я уговаривал себя, что делаю это ради Мэри, ради семьи, ради детей. В памяти всплыл образ, как она бледной рукой ощупывает моё лицо, благодарит шёпотом. Я улыбался, чувствовал себя героем. Сейчас я видел её хрупкость, видел, как она пытается дышать этим отравленным воздухом. Она притянула мою ладонь к груди, сердце колотилось в унисон с моим, я не различал больше границ. Мы обнялись, и мне показалось, что мы одно создание, которое бьётся за выживание. Я не знал, улыбаться или плакать, мысли разбегались, как крысы в затопленном подвале.
