Катя поставила пустую чашку на стол.
– Хочешь – мы пойдём с тобой. Будем в первом ряду. И если зал замрёт – мы хлопнем. И крикнем: «Так не говорит Ольга! Она матерится чаще!»
– А если я не выйду? – прошептала Ася.
– Тогда я выйду. И прочту вместо тебя.
Юля – даст мудрую речь.
Ольга – испугает публику.
А ты просто будешь знать: тебя не осудят. Потому что всё, что ты написала – правда.
Ольга кивнула:
– И если ты напишешь там, что я – злая, грубая и колючая – я соглашусь. Но только если будет сцена, где я спасаю кого-то из ада своими каблуками.
Ася засмеялась. Впервые – без тени.
– А можно… я предложу им, чтобы читку сыграли мы? Настоящие. Без актрис.
– Что? – ахнула Юля.
– Мы. Четыре. На сцене. Без игры. Просто – говорим. Как есть. Про разводы, оргазмы, чакры и любовь к себе. Честно. С иронией. Со слабостью. Со всем этим бардаком.
Катя переглянулась с Ольгой. Потом с Юлей.
– А давай. Только не называй это спектаклем. Это будет… сеанс самопринятия. Под светом рампы.
Юля закрыла глаза.
– Мне страшно.
Ольга усмехнулась:
– А мне – жарко. Но если мы пойдём – я надену свой лучший костюм. С вырезом. Чтобы зал знал: сильные женщины – это не оксюморон.
Ася посмотрела на них – своих.
И в её глазах вдруг блеснуло не вдохновение. А вера.
Та самая, которая не просит одобрения. А просто идёт и делает.
– Мы правда это делаем? – спросила Катя, снимая пиджак и оглядывая пустую репетиционную комнату. – Мы – на сцене?
– Ну, почти. Пока просто репетиция, – сказала Ася. – А сцена… это потом. Если не сдохнем от паники.
– Это же не сцена. Это… склад с занавеской, – прокомментировала Ольга, садясь на подоконник. – Где мой свет? Где мой бокал? Где мой монолог «я устала быть сильной, но всё ещё в пиджаке»?
Юля держала текст в руках.
– Я боюсь. Не сцены. А того, что скажу не то. Или… что скажу всё.
Ася подошла к центру. Глубоко вдохнула.
– Девочки. Это не про театр. Это – про голос. Мы столько лет молчали. Прикрывались сарказмом, терапией, делом, карьерой.
А теперь – просто скажем. Что болит. Что бесит. Что важно.
Катя встала рядом.
– А если нас не поймут?
– Пусть. Мы и друг друга не всегда понимаем. Но мы – слушаем. Это и есть главное.
Ольга шагнула к ним.
– Я начну. У меня короткий. И нецензурный. Как обычно.
Она достала лист. Прочитала громко:
«Меня зовут Ольга. Мне 39. Я врач. Я устаю от чужих тел, но не могу справиться со своим. Я не люблю терапию, но мечтаю, чтобы кто-то залез в мою голову и всё разложил. Я матерюсь не потому что злая. А потому что боюсь быть доброй».
Тишина. Юля опустила глаза.
– Это… красиво. Грубо. И правда.
Катя взяла лист.
«Катя. 37. Юрист. Разведена. Без детей. С собакой, которая писает из тревоги. Я умею защищать других. Но не себя. Мне часто кажется, что я – это просто набор аргументов, а не человек».
Юля всхлипнула. Ася подошла, молча обняла.
– Я читаю, – сказала Юля. – Только не смейтесь.
«Юля. 36. Психолог. Анализирую всех. Кроме себя. Плачу под видео с котами. До сих пор храню письмо, которое он мне не отправил. Мечтаю, чтобы кто-то обнял и сказал: ‘Ты не сумасшедшая. Ты – чувствующая».
Ольга подошла, обняла её сзади.
– Ты не сумасшедшая, Юля. Ты – наш якорь. Даже когда тонешь.
Наступила тишина.
А потом Ася встала в круг.
«Ася. 35. Креативщица. Никогда не была замужем. Влюбляюсь в невозможных. Пишу про подруг, потому что боюсь, что иначе забуду. Думаю, что если расскажу про нас – мы станем вечными. И может, кто-то тоже перестанет себя стыдиться».
