Последний Иерусалимский дневник - страница 10

и я молчу – ни звука вопреки,

когда при мне серьёзно и сурово

дискуссию заводят мудаки.

«От жизни нет у нас охраны…»

От жизни нет у нас охраны,

да хоть и были бы врачи мы,

но время нам наносит раны,

которые неизлечимы.

«Горькое чувство меня прихватило…»

Горькое чувство меня прихватило —

грустно, что всё понапрасну,

только на небе не гаснут светила,

а на земле они гаснут.

«Мне нравилась черта моя…»

Мне нравилась черта моя:

ценя забаву предприятия,

про то любил поспорить я,

о чём был вовсе без понятия.

«Душе отрадно постоянство…»

Душе отрадно постоянство,

с которым исподволь маня,

зовёт нас ближе к ночи пьянство,

смывающее боли дня.

«Как хорошо, что время тянется…»

Как хорошо, что время тянется,

что длится гнусная эпоха,

как хорошо, что я не пьяница,

а просто старый выпивоха.

«Под вечер за щедрость Всевышнего…»

Под вечер за щедрость Всевышнего,

хотя ни о чём не прошу,

я выпью чего-нибудь лишнего,

а нужным потом закушу.

«А был бы талант, я писал бы романы…»

А был бы талант, я писал бы романы,

лихие творя пируэты,

но я, озарённый, как все графоманы,

нахально подался в поэты.

«Явился факт – печальный и обыденный…»

Явился факт – печальный и обыденный,

не стоит обижаться на природу,

но мельче стал колодец тот невидимый,

откуда черпал я живую воду.

«Не знаю ничего я многотрудней…»

Не знаю ничего я многотрудней,

чем точно ритуалы соблюдать:

я равно пью на праздники и в будни,

и ровная мне льётся благодать.

«Заметно увеличилось число…»

Заметно увеличилось число

умельцев, кто достоинство храня,

освоили лихое ремесло

крутого оголтелого вранья.

«Вечерних кинофильмов завсегдатаем…»

Вечерних кинофильмов завсегдатаем

являясь ежедневно и давно,

не пользуюсь я праздничными датами

и виски пью под каждое кино.

«Ещё не раз дадут мерзавцу премию…»

Ещё не раз дадут мерзавцу премию,

ещё не раз повеет благодать;

безумия большую эпидемию

мы тоже ещё можем ожидать.

«Когда пришла любовная пора…»

Когда пришла любовная пора,

то можно трактовать её по-разному,

любовь – это высокая игра,

лишающая нас остатков разума.

«Сумма знаний, дара и наития…»

Сумма знаний, дара и наития,

если их союз угоден Богу,

нам сулят великие открытия,

но улучшить нас они не смогут.

«Любил я в жизни первой половине…»

Любил я в жизни первой половине

сомнительных людей любое месиво;

однако же, признаться, мне доныне

об этом вспоминать легко и весело.

«Ты напрасно тужишься, философ…»

Ты напрасно тужишься, философ,

чушь из головы не городи,

лучше состругай из ветки посох

и с сумой по миру походи.

«Выслушивал я разные суждения…»

Выслушивал я разные суждения,

они бывали свежи и несвежи,

и вскоре я дошёл до убеждения,

что умные несут херню не реже.

«Божью милость нынче трудновато…»

Божью милость нынче трудновато

выпросить молитвой и постом,

вся планета движется куда-то,

в то, что у кобылы под хвостом.

«У времени мы не были в опале…»

У времени мы не были в опале,

хоть не возили нас автомобили,

но дивные подружки с нами спали,

и ветреные девки нас любили.

«Слегка сегодня был я озадачен…»

Слегка сегодня был я озадачен,

заметив, что в житейской канители

уже себе желаю не удачи,

а здравого ума в ходячем теле.

«Других таких не сыщешь наций…»

Других таких не сыщешь наций,

где б мы ни жили, всё похоже:

еврей не хочет растворяться,

а если хочет, то не может.

«Отрадно в годы на закате…»

Отрадно в годы на закате,

когда почти закончен путь,

вдруг ощутить, насколько кстати

сейчас бы выпить что-нибудь.

«Я к себе домой пускал не всякого…»

Назад Вперед

Последний Иерусалимский дневник - страница 10

Похожие книги