Последний Иерусалимский дневник - страница 6

лишь постоянная нетрезвость

нам помогает жизнь любить.

«Заметил я, что ближе к ночи…»

Заметил я, что ближе к ночи

по мере возраста и вкуса

совсем различным озабочен

старик и юноша безусый.

«Сегодня я в любом огромном зале…»

Сегодня я в любом огромном зале

сказал бы, видя много сотен лиц,

что бабы в наше время доказали,

что мужество – совсем не от яиц.

«Длится много лет моя суббота…»

Длится много лет моя суббота —

долгий незаслуженный покой;

лишь одна томит меня забота —

как бы разукрасить отдых мой.

«Когда мне пафосные речи…»

Когда мне пафосные речи

плетёт пустое существо,

то ясно мне, что недалече

идёт большое воровство.

«Много ездивши по свету…»

Много ездивши по свету,

убеждался бесконечно я,

что нигде к евреям нету

дружелюбия сердечного.

«Попытки вникнуть – увы, напрасны…»

Попытки вникнуть – увы, напрасны,

куда снаружи ни посмотри:

витрины жизни везде прекрасны,

но мы-то, люди, живём внутри.

«Наверно, дедушка устал…»

Наверно, дедушка устал,

решили внуки дружно,

как только дед их перестал

хрипеть натужно.

«Мне о себе достаточно известно…»

Мне о себе достаточно известно.

Меж теми, кто творит восторг и шум,

я трезво понимаю своё место.

Однако счастлив я, когда пишу.

«Как застрявший в шахте рудничной…»

Как застрявший в шахте рудничной

и притом лишённый голоса,

из болота жизни будничной

я тащил себя за волосы.

«Я часто в забубённом русском мате…»

Я часто в забубённом русском мате,

звучащем, если к месту, не вульгарно,

дыхание высокой благодати

всем сердцем ощущаю благодарно.

«Не сбудется сказка о мире ином…»

Не сбудется сказка о мире ином,

зароют остывшее тело,

и будет вертеть меня в шаре земном,

как раньше на шаре вертело.

«Состарясь, я ничуть не унываю…»

Состарясь, я ничуть не унываю:

пока маячит смерть невдалеке,

я сам себе и рюмку наливаю,

и налитое сам держу в руке.

«Ушли любовные страдания…»

Ушли любовные страдания,

затихли все былые песни,

теперь устройство мироздания

мне стало много интересней.

«Им недолго жить в сиропе…»

Им недолго жить в сиропе

и кичиться знанием:

призрак бродит по Европе

под зелёным знаменем.

«О будущем не строю я прозрения…»

О будущем не строю я прозрения,

картину сочинил бы я неверную,

а к нынешнему дню, кроме презрения,

я чувствую любовь неимоверную.

«И зла в достатке, и добра…»

И зла в достатке, и добра

в письме и в речи устной;

но жаль, серьёза до хера,

а мир смешной и грустный.

«Никто б из нас не стал поэтом…»

Никто б из нас не стал поэтом

или создателем офортов,

а рождены мы все – декретом

о запрещении абортов.

«Жить растущей хвори вопреки…»

Жить растущей хвори вопреки,

как бы годы ни были суровы,

могут и умеют старики.

Это ценят будущие вдовы.

«В эпоху чёрного паскудства…»

В эпоху чёрного паскудства

и торжества болотной мрази —

беспечность, лень и безрассудство

спасают нас от липкой грязи.

«Когда я сидел под тюремным замком…»

Когда я сидел под тюремным замком

за то, что ходил я по краю,

с народом я был очень тесно знаком.

И мало ему доверяю.

«День ушёл, как не было его…»

День ушёл, как не было его.

Я успел сегодня очень мало.

Нового узнал я ничего,

старое меня не занимало.

«Идут за поколеньем поколение…»

Идут за поколеньем поколение,

испытывают радости труда,

выносят унижение, растление

и тихо уплывают в никуда.

«У всякой жизни главный враг…»

У всякой жизни главный враг —

уполномоченный дурак.

«Злодеев идейных сегодня полно…»

Злодеев идейных сегодня полно

повсюду – куда ни взгляни,

и льётся не только из уст их гавно,

ещё и убийцы они.

Назад Вперед

Последний Иерусалимский дневник - страница 6

Похожие книги