- Сильно ушиблись? – спросил он, заглядывая в лицо.
- Спасибо вам, - чуть не расплакалась я и от боли и от расстройства, что заляпала его штаны. О чем и сообщила, пытаясь скрыть слезы.
Он усмехнулся и помог мне даже донести бадью и сам вылил её в бочку.
- Что же, у вас нет мужчин, таскать такие тяжести? – спросил он сурово.
Я пожала плечами:
- Это моя работа. Я виновата и могу вам постирать штаны, что заляпала.
- О! - махнул он рукой. - Не стоит себя утруждать. Вы и так устали, как я посмотрю. У меня есть во что переодеться, а постирать смогут и другие.
Я смутилась и не знала что говорить. Он протянул руку и поправил волосы, что выбились у меня из под косынки.
- У тебя красивые глаза, - сказал он, - и вся ты красивая.
Я так смутилась, что слезы выступили, и тут же рванула к себе, даже не попрощалась.
С тех самых пор я всегда прихорашивалась и даже переодевалась, когда он приходил к нам. Звали Сэмиель. Когда он пел про любовь, то все женщины, что находились здесь в трактире, собирались в зале, что бы послушать. Его бархатный голос звал, манил, обещал что-то волшебное. А уж баллады пробирали до слез, потому что все они заканчивались расставанием, и печаль в его голосе сравнивалась с душевным страданием. И тогда слезы текли у всех, кто слышал и кто слушал. Даже мужчины смущенно отворачивались и вздыхали. Но когда пел про рыцарей, то все дружно подпевали ему, хлопали в ладоши и стучали каблуками по полу или по столам. А некоторые под веселые куплеты бросались в пляс, прихватывая под руку подружек или же подавальщиц. Те тоже со смехом кружились и подпевали скабрезным куплетам.
Мне же нравился он, похожий на того самого рыцаря, о котором рассказывал в своих балладах. Его высокая фигура и широкий разворот сильных плеч, говорили о том, что ему не чужды и воинские забавы, что подтверждала и тяжелая шпага у пояса. Ведь он ходил всегда один, и ему приходилось самому защищаться от разбойников или же зверей по лесам и чащобам.
Голубые глаза его смотрели всегда грустно, когда он пел про девушку и юношу, которые вместе бежали от злых родственников, но по дороге наткнулись на разбойников и юноша потерял её. Она была убита и с тех пор юноша не находил себе места в своем горе и в то же время был отторгнут своей семьей. Его прогнали, и он ушел в мир и там нашел свое место. С тех самых пор он принял другое имя и стал совсем другим.
Я слушала его и мне все казалось, что он пел про знакомого и очень близкого ему человека.
- Может быть, и о себе самом, - вздыхала я, прислушиваясь к надрыву в его голосе.
На мне он несколько дольше останавливал свой взгляд. Тогда мне становилось не по себе, и я старалась не смотреть на него. Зато во все глаза смотрела Мара и другие подавальщицы. Однажды я приблизилась к нему и попросила спеть про любовь. После его выступления они собрались под лестницей, окружили меня и предупредили, чтобы я не маячила у него перед глазами, а то будет худо. Как будет - поняла сразу и кивнула, отступаясь. С тех пор не приближалась и не просила что-то спеть, а то и вовсе пряталась в тот же самый темный угол, как и ранее. Он даже спрашивал у подавальщиц, где я, но те отводили глаза и говорили, что у меня много работы. Я даже как-то плакала от такой несправедливости. Ведь мне очень хотелось слушать его и смотреть на него. Возможно, в моем старом-юном сердце зарождалось новое чувство - чувство любви? Но я сама еще не знала, что это, а он не делал попыток сблизиться. Только иногда, по утрам, когда очередная счастливица выскальзывала из его комнаты, я грустила и уходила плакать.
