10. Сидел я под вселенской пальмой, весь в небе. Одежды мои отбелила небесная синька. Вот то – блаженство, далеко укатили колесницы смерти. Мысль стала беспредметной, дымчато-голубой. Рассеялся запах мертвечины, что преследовал меня по пятам.
Глава 15
1. Блаженствовал я в синем небе, пока не стало оно заполняться черничным соком. Вновь заскрипел шарабан смерти. Обманул меня Варуна своей неискренней синевой. И застыдившись, скрылся на ночь. Новорожденный вечер объял меня со всех сторон.
2. В последних сумерках явился ко мне Шива, обиженный бог – старичок, такой махонький, в драном плаще. Из прорех торчит плюгавое тельце, а хрен – до небес.
3. Что он мне посулил – и не помню, что-то скабрезно-сладкое, что сулят в ночи. Покрылся Варуна звездами, как срамной сыпью.
4. Нет, могучий Шива, не порожденье я избрал, а гибель. Да и не избирал ничего. Обделили меня феи-крестные своими подарками, даже сладострастья не дали. Одной только тайны я владетель.
5. Жил я до поры тайно и скрытно. Нет у меня долгов миру. Даже сны мои не от мира, взывающие к долгу сыновнему. Стоим мы с отцом по двум берегам мутной речки, уносящей много разного. Туманен его берег. Отец молчит, как грозный призрак. Снилось мне, друг, что мудрецам не снится.
6. Не дал он мне ничего, что стоило сберегать. Не усталость же его царствования, не беззвучное шевеление его губ? Не ко мне ли была его молитва, к тому во мне, что обоим нам неведомо.
7. Устал он от всех своих божеств, изверился в идолах и абстракциях, я стал его сокровенным божеством. Старался он сберечь во мне тайну, не замарав миром. И от мира он меня утаивал.
8. Он лишил меня чувства жизни, но воспитал ощущение бытия. Он сделал все, чтоб ушибла меня жизнь. Я – его продленный далее собственной его жизни спор с богами. Его отрицание мира, молитва великому ничто.
9. Отец строил храмы, подавляющие величием. Истинным же и тайным его храмом была моя комната, стерильная, как больничная палата, где я – единственный жрец.
10. Сам он не решился вступить в спор с небесами, мне передоверил. Он схоронил меня ото всех, как сокровеннейшее в своей душе, как чистейшее ее нутро, прилегающее к самым отчаянным тайнам мироздания.
Глава 16
1. На цыпочках приходил он по ночам в мою комнату, серебристую в лунном свете, как в великий храм. Вглядывался он в мой сон. И сон мой был спокоен. Опускался покой на царскую душу, растревоженную днем.
2. У меня, лишенного суеты, и сны были возвышенны. Без унылого переживания мирского, без сладострастья. Лишь полет по пустым пространствам, над успокоенными водами.
3. Снимал отец свой царский убор. Легонько покачивал мою люльку, украшенную резьбой, преискуснейшей, где все битвы земные. Напевал он мне древнюю колыбельную, идущую от начала веков, смысл слов которой стерт столетиями. Разве что сохранен заветной памятью младенцев.
4. Он укрыл меня от всего, принес в жертву смутно чуемому Богу Вселенной. И еще он искал, обшаривая стены золотой комнаты, заветную дверку, ведущую во все разом.
5. Вечно свербит в моем сознанье та колыбельная с дикими и невнятными словами, ведет незнамо куда. Как тут вжиться в жизнь?
6. Как полюбить жену, коль не знал я матери? Как любить детей, если я не был приласкан отцом? Как полюбить власть, коль так тяжел царский венец? Неподатливую земную власть, коей я был рабом.
7. Что мне власть, властителю золотой комнаты? Что мне дом – поместилище уюта, если мне дом – вселенная? Матери, что не хранила мое младенчество, не привила жизненного восторга, не обучила жить в этой сладкой жизни, сказал я: “Что тебе до меня, женщина?” И жену я легко отринул. И скипетр легко отбросил, как надоевшую игрушку.
