Повороты судьбы и произвол. 1905—1927 годы - страница 37

Я не мог спокойно относиться к ограниченным людям, у которых не бывает никаких сомнений. Весьма своеобразно Соня высказывалась о том, кто является марксистом. Она считала, что последовательным марксистом может быть только выходец из рабочего класса. На это я ей сказал: – По вашему мнению, ни самого Карла Маркса, ни первого марксиста России Плеханова нельзя считать последовательными марксистами, потому что, насколько мне известно, они не были выходцами из рабочего класса. Соня сощурила свои красивые темно-карие глаза, губы ее скривились, и резко ответила: – Это софистика, я имела в виду правило, а не исключения.

Но я не унимался, приводил множество примеров того, как рабочие работали на полицию, примыкали к черносотенцам, а многие дети состоятельных родителей сознательно активно включились в борьбу с царским самодержавием. Подпольщице Соне не хватало широты взглядов и внутренней культуры, которая часто не приобретается одним образованием. Мне казалось, что друг моего детства дворянка Наташа Зарудная вполне могла бы стать революционеркой, она всегда сочувствовала обездоленным людям. Хотя Соня и была предана идее социализма, но для нее эта идея была очень тощей, ее сознание было сосредоточено на проблемах текущего дня и в первую очередь на организационных вопросах. Теория и прогнозы относительно развития событий ее мало интересовали. При беседах с ней мне быстро становилось скучно. Как бы мы с ней ни расходились во время споров, я никогда не сомневался в том, что эта девушка во имя революции отдаст свою жизнь. В этом я убедился позднее, когда мы снова встретились с ней в белогвардейской контрразведке в 1919 году.

В период до Февральской революции за свободу боролись разные люди, сторонники различных политических течений, с разным мировоззрением, образованием и разным представлением о самой сути понятия «свобода». Были среди нас романтики, сугубые реалисты и даже нигилисты, но среди тех, кого я знал, не было подлецов, циников и предателей. Ни у кого тогда не появлялось желания ради каких-то личных преимуществ, выгод, престижа оклеветать товарища. О людях судили по их отношению к делу, моральным и духовным качествам.

После окончания Гражданской войны Соня Солнцева работала в Москве секретарем Серафимы Гопнер. Мы иногда с ней виделись, как и прежде, она решительно выступала против всяких оппозиций в партии. Когда я ей говорил, что демократические централисты ведут борьбу за демократию в партии, она называла их контрреволюционерами. Люди, подобные Соне Солнцевой, стали опорой большевиков и Советской власти. Но многих из них, кто по своей природе был честным человеком, постигла та же участь, что и тех, кто выступал с критикой партии. Соня Солнцева оказалась в концлагере. Мы встретились в Кочмесе в конце 1938 года. Я после 14-часовой работы распрягал лошадь, кто-то подошел сзади и руками закрыл мне глаза. Я обернулся и увидел женщину с большими темно-карими глазами. Ее прежде черные как смоль волосы сильно поседели. Женщина прижалась ко мне и заплакала. Это была Соня Солнцева. Прошло 19 лет с тех пор, как мы вместе работали в екатеринославском подполье. В моем сознании, как в калейдоскопе, проходили образы прошлого. Я вспомнил, как в 1916 году Соня пришла ко мне с поручением распространить листовки на Брянском заводе и как в 1918 году в день похорон Плеханова в Петрограде мы шли с ней по улицам Екатеринослава с красным знаменем во главе большой демонстрации и пели похоронный марш, вспомнил нашу встречу в Екатеринославской тюрьме и многое другое, объединявшее нас в общей борьбе.