Закашливается дед и перетягивает внимание на себя. Он по горло закутан в плед, но всё равно мёрзнет – я знаю. И я почти уверена: он специально кашляет, чтобы сбить мать с прицела. Дед всегда чувствовал подобные моменты и пытался, как мог, защитить меня.
– Я счастлив, что она появилась в нашей жизни, – как-то сказал он. – Счастлив, что взяла сына в руки и даже оседлала, – издал он хриплый смешок. – Иначе мы бы никогда не дождались внуков. Твой папа – как моя Даша: весь в себе, в науке. Это их роднит. Но если Даша умела выныривать наружу, то у Володи не получается. Или не хочет. Ему удобно. Поэтому её появление в нашем доме – благо. Мы с Дашей уже отчаялись. И вдруг – Люда. Неглупая, образованная, вежливая. Не совсем из нашей среды, но на это мы с радостью закрыли глаза. Знаешь ли, от свежей крови потомство лучше и крепче.
Он с гордостью окидывал меня взглядом, и я понимала: дед защитит. Сделает всё, чтобы выгородить, обмануть бдительное материнское око. Вот как сейчас.
– Папа, ну что же вы, – хлопотала вокруг него мать. – Вы лекарство выпили? Нет? Я сейчас принесу.
Пока дед изображает страждущего и вокруг него образовывается кутерьма из трёх человек: бегает мать, хлопочет Гала, и даже отец выныривает из своего мира и с тревогой смотрит на деда, – Сашка, поймав наконец мой взгляд, делает знак головой. Надо выйти. Придётся объясняться. На душе становится тяжело.
У нас большая и красивая прихожая. Почти комната. И она, к счастью, далеко от столовой.
– Ты мог бы предупредить, что придёшь, – обвиняю я Ландау, как только мы оказываемся наедине и вдалеке от всех.
Это нападение. Лучший способ защиты. И я понимаю, что поступаю некрасиво. Но мне сейчас не до этикета и прочих заморочек. Сыта по горло. Родной дом слишком плохо на меня влияет.
Я не обескураживаю Сашку резкостью, что на грани грубости. Он смотрит на меня участливо и терпеливо. Глаза у него добрые. И мне становится почти стыдно.
– Прости, – произносит он так, словно нет ничего естественнее, чем извиниться перед девушкой, которая только что поступила по-хамски. – Я звонил, но ты, вероятно, не слышала.
Он чуть сильнее растягивает слова, пытаясь скрыть заикание. Мой чуткий музыкальный слух ловит эти затянутости. Но Александр сейчас неплохо собой владеет. Когда он просил поцелуя, волновался куда больше.
– Не слышала, – досадливо встряхиваю головой и отвожу взгляд, не желая сейчас встречаться с Ландау глазами. Ну его. Святой. Терпеливый. Я и злюсь, и стыжусь. Теперь уже по-настоящему.
– Таня, – произносит он таким тоном, что я вздрагиваю. А потом ещё раз, когда он берёт меня за руку. Моя ладонь тонет в его, большой и тёплой.
Я вдруг пугаюсь, как лисица, попавшая в капкан. Не сбежать. Разве что лапу перегрызть. От испуга я решаю, что он сейчас сделает дурость. Встанет на колено. Позовёт меня замуж. Я не готова! Не хочу! Я не знаю, что ему ответить! Тем более сейчас, когда… всё зависло в неопределённости.
– Посмотри на меня, Таня, – пальцы другой его руки касаются моего подбородка. Деликатно, но твёрдо. И я поднимаю глаза.
Ладно. Из полымя да в прорубь. Не пропаду. Не прожить мне страусом, что головой уткнулся в песок. Я чайка. Мне нужен ветер, чистое небо и свобода. И он откуда-то это знает.
– Я п-пришёл сказать, что поддержу тебя. Если тебе нужна моя помощь, я готов.
Я таращусь на Ландау так, будто у него три носа выросло вместо одного. Вообще не ожидала подобных слов.
