Прерванная вечность: Детектив страсти - страница 3

– Вы были с ней до конца?

– Нет. Она попросила остаться одна. Закрыла за мной дверь. Это было… минут за двадцать до её ухода.

– Кто ещё мог быть рядом?

– Тогда? Никого. Но до этого – Эмма Ларкин заходила, минут на пять. Говорила, что хочет «извиниться за резкие слова». Изабель выглядела раздражённой после её визита.

– Вы слышали, о чём они говорили?

– Нет. Я вышла, чтобы приготовить новые кисти и спонжи. Но когда вернулась, Изабель уже одна сидела, и лицо у неё было… совсем другим.

Джек подошёл к столу. Зеркало с яркими лампочками, в которых всё казалось преувеличенным: блеск – ослепляющим, морщины – безжалостными. На столе всё было аккуратно разложено: пудры, кисти, туши, помады. За исключением одного: футляр с алой помадой лежал в стороне, с открытой крышкой, как будто её выронили в спешке. Джек надел перчатки и взял футляр.

На внутренней стороне крышки – крошечный отпечаток пальца. Он аккуратно убрал его в пакет.

Он перевёл взгляд на зеркало. Под определённым углом, на стекле, проступали еле различимые следы от пальцев. Кто-то держался за края, крепко, будто не хотел уйти. Или не хотел смотреть.

– А на дверной ручке? – спросил он у техника, стоявшего у порога.

– Сняли отпечатки. Только Изабель и Виолетта. И ещё один – смазанный, неполный. Возможно, женский.

– Сохраните. Может пригодиться.

Джек осмотрел гардеробную зону, за ширмой. Там – вешалки с костюмами, ящик с аксессуарами. Один из халатов – тонкий, атласный, красного цвета – был не на вешалке, а скомкан на полу. Джек поднял его. На ткани – пятно, тёмное, как будто от вина. Или – от крови?

Он поднёс его к свету. Пятно было сухое, но не полностью выцветшее. Он вложил халат в ещё один пакет и вернулся к Виолетте.

– Вы знаете, почему Изабель могла быть напугана?

– Я не уверена. Но… пару дней назад, я видела, как она плакала. Сидела здесь, за столом, сцепив руки. Потом вытерла лицо, посмотрела в зеркало и сказала: «Всё, довольно. Я сильнее их». Я спросила, кто «они». Она ответила: «Те, кто думает, что могут сломать меня».

– А кто так думал?

– Уж точно не я.

– Но вы подозреваете?

Она взглянула на него. Глаза внезапно стали острее, голос – тише.

– Тут многие улыбаются только на публике. Ибо так положено. А за кулисами – змеинник. Изабель умела вызывать зависть. И знала об этом.

Джек направился в соседний павильон. Эмма Ларкин была там – репетировала сцену. Когда он подошёл, она остановилась и сняла наушники.

– Вы опять? – устало спросила она. – Я думала, мы всё обсудили.

– Не совсем. Вы были у Изабель в гримёрной незадолго до её смерти?

Она замерла, затем кивнула.

– Да. Я зашла извиниться. У нас был конфликт из-за реплики, которую она изменила без согласования. Но это ерунда.

– Судя по выражению её лица после вашего ухода – не совсем ерунда.

Эмма напряглась.

– Послушайте, я не её враг. Да, мы конкурировали. Да, я завидовала. Но это не преступление. А если бы за зависть сажали – вся студия давно сидела бы.

– Вы угрожали ей?

– Никогда. – Она вздохнула. – Хотя… нет, один раз. На эмоциях. После кастинга. Я сказала: «Ты ещё поплатишься за эту роль». Но это была просто фраза. Не более.

– А что она сказала?

– Улыбнулась. Как всегда. Так, как будто знала, что выиграет. И ей всё равно.

– Вы знаете, был ли у неё кто-то? Роман?

Эмма пожала плечами.

– Ходили слухи, что она крутила с режиссёром. Но никто не мог доказать. Сандерс? Вряд ли. Он старый, а она любила контроль.