Читать онлайн Eva Hoggart - Прерванная вечность: Детектив страсти

Прерванная вечность: Детектив страсти

Ночь была теплой, как бокал дорогого виски, разлитого по льду воспоминаний. Город ангелов, сияющий огнями и ложью, не спал – Голливуд жил своей жизнью: притворной, вульгарной, прекрасной.

Детектив Джек Харпер стоял у входа в особняк на Голливудских холмах, который до недавнего времени был символом нового восхождения кинозвезды Изабель Монро. Сейчас он был закутан в желтую ленту полиции, и каждый его угол пропитан напряжением, как пауза перед финальной репликой.

– Тело обнаружила домработница, – сказал офицер в форме, подавая Джеку блокнот с краткой сводкой. – По предварительным данным, смерть наступила около двух часов назад.

Джек шагнул через порог. Внутри всё было слишком идеально – будто сама сцена была подстроена. На лестнице, обитой красным ковром, валялась золотистая туфелька на каблуке, как в неоновом кошмаре Золушки. В воздухе висел тонкий аромат дорогих духов и… крови.

Изабель Монро лежала в гостиной – мраморный пол казался ледяным алтарем. Её белокурые волосы растеклись вокруг головы, как нимб, губы были чуть приоткрыты, будто она собиралась произнести последнюю реплику.

Джек присел рядом. Он видел мертвецов. Много. Но в этой сцене было что-то по-настоящему неправильное. Не страх, не ужас – трагедия. Красивая, как весь Голливуд, и такая же пустая внутри.

– На теле нет следов борьбы, – сообщила судмедэксперт, сдержанно отводя взгляд от лица девушки. – Но есть синяк на запястье. Возможно, удерживали. Токсикология даст больше.

Джек встал и медленно прошелся по комнате. На стеклянном журнальном столике стоял бокал с остатками шампанского. Камера лежала на кресле, объектив направлен в сторону камина. Он поднял её – плёнка внутри. Интересно. Старомодно. А значит – важно.

– Кто последний видел её живой?

– Согласно показаниям шофёра, вечером она вернулась с киностудии. Потом приехала ее подруга – актриса Кора Беннетт. Они якобы выпили бокал вина и та ушла около десяти вечера.

– Якобы?

– Кора говорит, Изабель выглядела уставшей, неразговорчивой. Но, по словам соседей, в одиннадцать был слышен громкий разговор. Женский голос. Крик. Потом – тишина.

Джек хмыкнул. Уже лгут. Значит, врут не только в кино.

Он подошёл к камину. На мраморной полке стояла фотография: Изабель с каким-то мужчиной – смуглый, ухоженный, в дорогом костюме. Внизу подпись: «Для Блейка. Навсегда». Сердце, дата.

– Узнай, кто этот Блейк, – бросил он помощнику. – И достаньте записи с камер у ворот. Кто приходил, кто уходил.

На улице становилось прохладно. Джек закурил. Сигарета горела медленно, словно время, застывшее в этом доме. Он думал о глазах Изабель. Не стеклянных, не выцветших – а полных какой-то невысказанной просьбы. Будто смерть застала её на полуслове.

Именно это тревожило больше всего.

Джек докурил и бросил окурок в урну у калитки. Слишком рано для выводов, слишком поздно для того, чтобы спасти кого-то. Убийство на глазах у целого города, который смотрит, но ничего не видит. Он уже знал, что это дело затянет его глубже, чем хотелось бы. Глубже, чем допустимо.

Вернувшись в дом, он направился наверх. Комната Изабель была на втором этаже. Широкая кровать, покрытая шелковым бельём цвета шампанского, в углу – трюмо с ярко освещённым зеркалом, засыпанное косметикой, записками, флаконами. Всё выглядело… слишком подготовленным. Как будто смерть наступила во время генеральной репетиции, а не спонтанно.

Он провёл пальцем по деревянной раме зеркала. Пыль. Значит, сюда давно никто не прикасался. Но зеркало было чистым – значит, кто-то вытирал. Странно. В ящике трюмо – пачка писем, аккуратно перевязанных лентой. Почерк женский, изысканный. Он достал одно.

«Ты снова играешь с огнём, милая. Я знаю, кто ты на самом деле. Твой успех не вечен, и всё, что ты украла, однажды будет отнято. Б.»

Джек нахмурился. Анонимные письма? Шантаж? Или чья-то ревность? Он положил записку в пакетик для улик и продолжил осмотр. На полу у кровати валялась сорванная с шеи цепочка – тонкое золото, оборванный замок. Следы борьбы всё же были – хоть и тщательно замаскированные.

В шкафу висели платья, будто выстроенные по рангу: от повседневных до тех, что носят только на красную дорожку. В углу он заметил коробку с надписью Paramount Studios. Внутри – сценарий. Обложка исписана красной помадой: «Ты не заслуживаешь этой роли».

Джек выругался. Вся картина складывалась в мозаичный кошмар. Кто-то ненавидел Изабель. Или завидовал. Или – и то и другое. Он пролистал сценарий. Главная роль – та самая, о которой говорили в индустрии последние недели. «Поцелуй последней ночи» – фильм, который мог сделать её великой.

И, возможно, стоил ей жизни.

– Мы нашли Кору Беннетт. Она ждёт внизу, – сообщил молодой детектив, подойдя к Джеку, когда тот спускался по лестнице.

Кора была одета в тёмные очки, даже несмотря на ночь. Красные губы дрожали, но слёзы не текли – как будто они были всего лишь частью макияжа, а не эмоций.

– Я приехала около девяти. Мы с Изабель выпили шампанского, говорили о будущем… – голос её был натренированным, как у актрисы на кастинге. – Она казалась немного… напряжённой, но не сказала почему.

– Кто-то ещё заходил после вас?

– Нет. Насколько я знаю.

– Знаете или надеетесь?

– Это угрожающе звучит, детектив.

– Убийство звучит ещё громче.

Она сняла очки. Взгляд холодный, пронзающий. За красотой – броня. Джек видел таких. Женщин, научившихся выживать в мире, где взгляд стоит дороже, чем правда.

– У Изабель были враги?

– У всех актрис есть враги. Особенно у талантливых. Особенно у красивых. Особенно, если они получают роли, которые другие считают своими.

– Например?

– Например, Эмма Ларкин. Или Блейк Стерн. Или… кто угодно из тех, кто стоит в очереди на успех и понимает, что очередь не движется.

Джек кивнул. Информация стоящая. Особенно имя Блейка – совпадение с фотографией не казалось случайным.

– Вы часто ссорились?

– Мы были подругами, детектив. А подруги… – она усмехнулась, – подруги умеют ссориться красиво.

– Когда вы ушли, Изабель была одна?

– Да.

– Вы слышали о письмах?

Кора опустила взгляд. Секунда – и он снова холодный.

– Нет.

– Они угрожают ей. А ещё на её сценарии красной помадой написано, что она не заслуживает роли.

– Голливуд всегда был жестоким, – пожала она плечами. – Угроза здесь – это комплимент. Значит, ты что-то значишь.

Когда допрос завершился, Джек вышел в сад. В воздухе пахло ночной влагой и жасмином. Далеко внизу, за склоном, мерцали огни города. Он присел на скамейку, и на мгновение показалось, что всё происходящее – лишь кадр из фильма. Кто-то нажал «пауза», и он, словно герой нуара, застрял между вопросами и тенями.

Телефон зазвонил. Это был капитан Лоури.

– Как обстановка?

– Мутно. Ложь, зависть и слишком много глянца. Есть письма с угрозами, сценарий с помадой, фотография с неизвестным мужчиной и подруга, которая играет в правду, как на сцене.

– Двигайся осторожно. Изабель Монро – не просто актриса. Это имя на обложках, это связи, это грязные деньги. За этим убийством может стоять кто угодно.

– Я это чувствую. Голливуд выстроен на обмане. А этот дом – его точная копия.

Перед тем как покинуть особняк, Джек еще раз взглянул на тело. Судмедэксперт накрыла его, и теперь от Изабель осталась лишь форма под простынёй и имя в полицейском отчёте. Но он знал: история только начинается. Каждая улика – лишь фасад. Каждое слово – часть спектакля. А за кулисами – кто-то, кто вырвал ей жизнь, словно последнюю страницу сценария.

И он это найдет.

Голливуд просыпался неохотно, как стареющая актриса после бурной ночи: с макияжем, который вот-вот начнёт трескаться, и улыбкой, застывшей на грани истерики. Джек Харпер ехал по Сансет-бульвару, обгоняя лимузины, фургоны и блестящие машины, за рулём которых сидели мужчины в дорогих костюмах и женщины с глазами, привыкшими к вспышкам камер.

Но он смотрел не на свет. Он искал тень.

Тень, которую оставила после себя Изабель Монро.

Первая остановка – киностудия «Celestial Pictures», где снимали фильм с её участием. Джек въехал на территорию по пропуску, выданному полицией. На проходной охранник с фальшивой вежливостью посмотрел на удостоверение, буркнул:

– Она вчера была здесь допоздна. Съёмки закончились около восьми. Шла к трейлеру. Потом уехала на своём кабриолете.

– Кто был на площадке?

– Все, кто по списку. Режиссёр, ассистенты, партнёр по сценам – Райан Чейз.

– Райан Чейз… он ведь играл её возлюбленного?

– Да. И, говорят, не только на экране.

Джек кивнул. Эмоции и роли в Голливуде часто путались. Иногда намеренно. Иногда – до смерти.

Он направился к трейлеру Изабель. Там пахло дорогим парфюмом, кофе и чем-то нервным – как будто воздух внутри до сих пор хранил её шаги. На туалетном столике лежали очки в золотой оправе, брошка в виде киноплёнки, сценарий, разложенный на последней сцене.

В нижнем ящике – листок бумаги, сложенный вчетверо.

«Мы оба знаем, что это не твоя роль. Ты крадёшь, как всегда. Но красть у меня – опасно. Последнее предупреждение.»

Подписи не было. Но стиль совпадал с письмами из дома. Джек сфотографировал бумагу, убрал в пакетик для улик. Он чувствовал – кто-то выстраивал вокруг Изабель настоящую осаду.

Райан Чейз оказался в съёмочном павильоне №3 – высокий, с идеальной причёской, загорелый. Он встретил Джека с выражением театрального удивления, прикрытым заботой.

– Это ужасно, просто ужасно… – он потянулся к кофе, взял паузу. – Изабель была невероятной. Настоящей.

– Вы были близки?

– Мы работали вместе. Иногда выходили ужинать. Ну, знаете, актёрская среда…

– А письма ей писали?

– Какие письма?

– Угрозы. Анонимные. Претензии к её роли. Текст помадой на сценарии. Вам это о чём-то говорит?

Райан прикусил губу.

– Было напряжение. Конкуренция. Эмма Ларкин, например. Она считала, что роль должна была достаться ей. Они с Изабель враждовали ещё со времён Академии. Много историй…

– Кто ещё мог ненавидеть Изабель?

– Продюсер – Лукас Сандерс. У них была какая-то история. Личная. Потом она прервала её, и он… изменился. Стал сдержанным. Злым. Хотя в Голливуде это почти синоним.

Джек сделал пометку. Слишком много эмоций на квадратный метр. Зависть, власть, секс, амбиции. И никто из них не выказывал настоящей скорби – только деловые маски.

Дальше был разговор с продюсером. Лукас Сандерс – пожилой, с крепкими руками и взглядом, в котором читался усталый цинизм. Он курил сигару, даже несмотря на знак «Не курить» на двери офиса.

– Изабель была… проблемной. Великая, но трудной. Опаздывала, спорила, требовала правки в сценарии. Но она продавала билеты. И потому с ней считались.

– У вас был с ней роман?

– Мы все в Голливуде в каком-то смысле спим друг с другом, детектив. Только не всегда буквально.

– Вы ей угрожали?

Он усмехнулся.

– Я угрожаю каждый день. Своим актёрам, ассистентам, даже себе в зеркале. Это бизнес. Жестокий. Но я не убийца.

– Знаете о письмах?

– Плевать мне на письма. Актрисам всегда кто-то завидует. Я знаю одно – если бы она дожила до премьеры, мы бы заработали миллионы. А теперь? Скандал. Мусорщики с микрофонами. И вы.

– Значит, потеря?

– Не только человеческая. Но и денежная. Хотя у нас есть страховка. Голливуд умеет зарабатывать даже на смерти.

Выходя из студии, Джек чувствовал, как с каждым словом картина становится сложнее. Изабель была центром внимания, и этот центр пылал. Она поднималась быстро, но оставляла за собой ожоги. Тех, кто её любил. Тех, кто её боялся. И тех, кто мечтал видеть её мёртвой.