Люк скрипнул, Первин обернулась и увидела Мустафу. Корзина выстиранного белья казалась ужасно нелепой в руках у рослого величественного патана.
– А вы почему на крыше? – спросил он, развешивая влажные салфетки и полотенца.
– Да вот смотрю, прибыл ли принц. Мустафа, стирка – не ваше дело, – укорила она старого слугу.
– А что делать-то? Дхоби[9] сегодня не придет. – Мустафа увидел крейсер, взгляд его смягчился. – Корабль его величества «Ринаун»!
– Помпезное название, под стать пассажиру, – съязвила Первин.
– Нельзя относиться к принцу предвзято. Что, если он привез долгожданные новости? – Мустафа закинул кухонное полотенце на веревку с верным расчетом бывшего сержанта Индийской армии. Пенсия, которую ему назначили после увольнения, оказалась такой мизерной, что пришлось подрабатывать в Мистри-хаусе.
– Еще пятьдесят лет британского правления – по мне, никакие не долгожданные новости.
Мустафа закрепил полотенце прищепками, разгладил и только потом ответил:
– А вдруг правительство решило даровать Индии статус доминиона? Уж кому сообщить такие новости, как не нашему кронпринцу!
Первин закатила глаза:
– Я понимаю, что Эдуард вызывает у вас интерес, но не будем забывать, что он принц Уэльский, не Бомбейский.
– Что-то вы нынче не в духе, Первин-мемсагиб.
– Не время праздновать и размахивать флагами. Вы же знаете: многие остались дома, бойкотируют его приезд, а сторонники Гандиджи решили сегодня развести костер. И прибытие принца только раздует пламя.
– Костер уже развели. – Мустафа указал к северу, где поднималась в небо струйка черного дыма. – Меня вот что смущает: они собираются жечь одежду, уничтожать полезные вещи. По счастью, костер развели далеко, его королевское высочество не поедет в том направлении. И я всей душой горжусь тем, что первые свои шаги в Индии он сделает через постройку, возведенную вашим братом. – Мустафа понизил голос, словно боялся, что кто-то подслушает его хвастливые слова. – Будь ваш достопочтенный дедушка жив, он бы очень этим гордился.
– Не сомневаюсь. Но Ворота Индии пока не достроены. Дедушка бы сказал, что негоже разводить столько подрядчиков, это только затягивает процесс.
Мустафа, будто и не услышав, продолжал:
– Принц Эдуард пройдет через Ворота, потом обратится к собравшимся. Приветствовать его будут наш вице-король, губернатор и мэр. После этого он проедет в карете по городу и поднимется на Малабарский холм в Дом правительства, который станет его временной резиденцией.
– Вы выучили все это наизусть? – Резкий порыв ветра сорвал с веревки белый лоскуток, который Мустафа не успел прикрепить. Первин поймала его на лету: отцовский льняной носовой платок, на котором теми же витыми буквами, какие красовались на печати их конторы, была вышита монограмма Джамшеджи.
– Шукрия[10], – поблагодарил ее Мустафа, возвращая платок на веревку. – Да, программу визита я прочитал в газете. Ваш отец позволил мне отлучиться и посетить собрание ветеранов на Майдане – оно состоится на следующей неделе.
При этих словах Первин вспомнила про Френи Каттингмастер – та больше к ней так и не пришла. Первин уже жалела, что предложила девушке сказаться больной: негоже юристке-парсийке, призванной служить идеалом, подавать молодой девушке такой пример. Так пойдет Френи в колледж или нет?
Почему ей кажется, что это очень важно? Первин почувствовала, как тело ее сковала тревога. Посмотрела на часы, поняла, что до того момента, когда принц сделает первые шаги через Ворота, осталось сорок пять минут. Поддавшись порыву, она сказала:
