– Спасибо, сержант. Можете идти, – отпустила она Петренко и захлопнула блокнот. – С вами свяжутся.
Она знала, что делать дальше. Допросить всех, кто был в театре. Найти того, кто звонил. Собрать отпечатки, проверить алиби, восстановить хронологию. Обычная, понятная, рутинная работа. Но впервые за свою карьеру она чувствовала, что все эти стандартные процедуры – лишь суета на поверхности. Что настоящие улики – это не отпечатки пальцев на рапире, а интонации, паузы и отражения в кривых зеркалах. И ей был нужен переводчик с этого дьявольского языка. И этот переводчик сейчас стоял в тени и смотрел на нее так, словно уже прочел последнюю страницу.
Глава 7: ГАМЛЕТ В КАТАТОНИИ
Больница пахла страхом, замаскированным под антисептик. Этот запах был универсальным для всех казенных заведений, где человеческое тело пытались починить, но он всегда вызывал у Ариона глухое, иррациональное беспокойство, похожее на низкочастотный гул. Они шли по длинному, гулкому коридору, выкрашенному в умиротворяющий, но оттого еще более тревожный, бледно-зеленый цвет. Их шаги отдавались от стен, как в пустом колодце. За каждой белой дверью с маленьким окошком из матового стекла была заперта своя маленькая, тихая трагедия, но их интересовала только одна. Палата в самом конце коридора, с табличкой, на которой не было имени. Только номер – 7.
Алексей Орлов лежал на белоснежных, хрустящих от крахмала простынях и смотрел в потолок. Он был похож на восковую фигуру из музея мадам Тюссо, на идеально выполненную, но безжизненную копию человека. Молодой, с тонкими, почти аристократическими чертами лица и копной темных волос, разбросанных по подушке, как воронье гнездо. Вся страна знала его по его бешеной, вулканической харизме на сцене, по его голосу, способному срываться с шепота на крик в долю секунды. Но сейчас от всего этого не осталось и следа. Его широко открытые глаза, большие и темные, были абсолютно пустыми.
Они смотрели, но не видели. В их глубине не было ничего – ни страха, ни безумия, ни сожаления. Только гладкая, отполированная пустота. Арион видел такие глаза раньше.
Стеклянные глаза манекена в подвале Севастьянова. Пустые, отражающие лишь свет падающей на них лампы. Они не смотрели. Они присутствовали. И это было страшнее любого взгляда.
Из вены актера торчала игла капельницы. По тонкой прозрачной трубке медленно, капля за каплей, в его тело сочился покой. Или забвение.
У кровати стоял седой, уставший врач в белом халате, который выглядел таким же уставшим, как и его обладатель. Он говорил тихо, словно боясь нарушить хрупкую, почти священную тишину этого места.
– Острый реактивный психоз. Полная деперсонализация, – он перебирал листы в истории болезни. – Его сознание, по-видимому, отделилось от тела, чтобы защититься от невыносимой травматической ситуации. Классический случай диссоциации. Он не здесь. Он закрыл дверь изнутри. Мы вводим ему седативные препараты. Нужно время. Может, недели. Может, месяцы. А может…
Врач не закончил, пожав плечами.
Ростова кивнула, что-то быстро и отрывисто записывая в свой блокнот. Сухие факты для протокола. «Психоз». «Неконтактен». Для нее Орлов был поврежденной уликой, испорченным носителем информации.
Арион не слушал. Он смотрел на Орлова. Он видел не пациента, не жертву обстоятельств и не убийцу. Он видел идеально отлаженный механизм, который продолжает работать даже после того, как из него вынули душу. Он видел программу. Идеального актера, который так глубоко погрузился в роль, что роль поглотила его, оставив лишь пустую оболочку.
