Пробный маневр профессора - страница 15

«Да, именно в мае стукнет восемь лет после моего ухода, – посчитал Антон. И опять закрутились мысли-мыслишки: «стоило все-таки сообщить Сергею Львовичу что прочел или сбежал да и ладно». Никому не навредил, сам только закрыл дорогу себе и к научной степени, и к преподаванию. Может был бы уже кандидатом наук. Что с того, что я известный в Заболоцке художник и галерист! Художников и галеристов сейчас, как тогда инженеров, то есть как собак нерезанных».

После ухода из института Антон то продавал картины на Арбате, то писал картины для интерьеров, расписывал стены, автомобили, но в свою настоящую профессию возвращаться было больно.

Интеллект и по-отцовски деловая хватка сделали своё дело – жизнь наполнилась благополучием. Но Антон даже себе не признавался, насколько он несчастен при всей своей успешности. Никто не видел его грустным. Лишь Алина замечала, что у него всегда печальные глаза. Не сложилось с Алиной. Слишком больно она лезла в душу, слишком явно показывала недоверие. Антон считал, что любят его за легкость. Впрочем находились, кто за то же самое ненавидел. А жизнь гнала его вперед. И как только он переставал вращаться в своем чертовом колесе, кончалось все – и деньги, и проекты, и путешествия, о нем забывали люди.

– Жалеешь, что не остался на кафедре?– спрашивала мама, – И сколько же еще времени тебе нужно, чтобы перестать маяться и наконец найти то, что тебе действительно по душе.

– Мама, я всегда занимаюсь своим делом, – отвечал он, – все хорошо, мама.

Антон подошел к окну и увидел свое тревожное отражение в стекле. Он ненавидел периоды уныния, они все чаще повторялись и все реже он чувствовал прилив сил. Алинка ему биполярочку приписала как-то в шутку. Сейчас его опять покидала жизненная энергия, опять надо выуживать ее отовсюду – из новизны, из природы, из людских эмоций и одобрения. Отвоевывать из последних сил, со скрежетом зубовным. Но не хотелось даже выходить из дома. И если бы не вернисаж, если бы не приезд Сергея Львовича, он бы на все и плюнул, пились оно пилой. Вот и сейчас начался мысленный разговор с папой Сашей.

– Сергей Львович, но ведь есть же отсюда выход, из этой апатии?

– Антон, раскрой глаза – выходов столько, сколько у тебя степеней свободы! Вот смотри – белый лист бумаги на столе. Сколько у него степеней свободы? По столу елозить? Да, конечно. А если поднять со стола и подбросить? А написать или нарисовать на нем что —то достойное вечности?

– А не мусорной корзины, – мрачно добавил Антон.

– А теперь подумай, что человек многомернее листа бумаги, сложнее. Сколько у тебя степеней свободы – бесконечно много. Ищи, открывай глаза.

Сергей Львович однажды в ответ на фразу «из любого положения есть выход» сказал, что не один выход, а как минимум столько, сколько у тебя степеней свободы, и подбросил вверх лист бумаги. Теперь в студии Антон начинал с этого занятия по композиции и спрашивал: «Сколько у него степеней свободы?». Учеников охватывало чувство собственного могущества, когда они осознавали, что у обычного листа бумаги— бесконечное количество число степеней свободы. А что уж говорить о человеке…Подспорьем Антона был его ежедневник. Записывал туда идеи, в день штук по опять. Почти каждая запись начиналась так: «Я, наконец, понял, что мне по-настоящему надо». Вчера вечером он записал не идею, а фразу, которую так и хотелось завершить словом «аминь»: «Пусть с приездом папы Саши такая воронка событий закрутится, что в моей жизни все изменится. Да, надо признаться себе в конце концов, что я хочу строить дома, общественные здания и проектировать города. У меня есть проекты, но я в себя не верю. Профессор все расставит по полочкам, он знает, как подступиться к любому делу. Что я того, что я пробовал делать проект частного дома, пусть даже с подземным этажом? Это не то. Хочу доказать, что планировка дома, города влияет на жизнь больше, чем порядок в доме на состояние людей. Пусть профессор подтвердит».