– Антош, ты гостиницу, говоришь, снял. На сколько? Надо снять квартиру месяца на три минимум.
Антон спохватился. Чисто бытовые и простые вопросы ему давались сложно.
–Я снял гостиницу только на две недели, – промямлил он и тут же спохватился: – Но я всё устрою! Очень хорошо!.. Вернее, сочувствую, но….
Антон смутился своей нестройности мыслей, путанице слов. Стало стыдно за свою неорганизованность. Хотел признаться во многом, не хотел чтобы это было похоже на исповедь или прием у психолога. Сейчас он то то в эйфории от своих успехов, то ощущает себя бездарью и фриком. Страшно стало Антону, что вдруг он напрасно питает надежды на то, что придет Учитель, поставит все на свои места и все ему как юноше с горящими глазами, станет в жизни понятно.
– Так, Антон, ничего особенного не надо. Пожалуйста, просто расскажи где лучше снять жилье, может знакомые есть, кто сдает недорого.
– Сергей Львович, спасибо. Я сделаю всё что смогу, поверьте. Я вытянул счастливый билет, сорвал джекпот, сегодня жизнь дала мне, разгильдяю, еще один шанс. Нет, это все не… Я счастлив, что вы здесь, мой Учитель. Я не лентяй, поверьте, и не предатель. Вы, наверное, сомневаетесь из-за моего внезапного ухода из института восемь лет назад. Я все расскажу. Все непросто…
Страшно было смотреть, Антон так забегал, что он на скорости неловко чуть не влетел в окно. Пришлось покидать шикарное кресло. Аненков поймал снующего радостного Антона за руку.
–Стой, Антон! Что непросто, я догадываюсь. Жаль, что ты принял решение так быстро, можно было разрулить. Вожжи упустишь, не скоро изловишь. Вернемся в настоящее! Какие у нас шансы сегодня? В науке какие? В искусстве? Ты поделишься, к слову, рабочим местом в своей мастерской?
– Почту за честь.
– И второе – перейдем на «ты» ? Без Львовича, просто Сергей.
– Второе – непросто. Вот если бы сейчас сюда Эйнштейн приехал, что мне с ним тоже по имени и на ты?
– Разумеется. Он бы обхохотался, услышав «Альберт Германович», —Аненкову удалось рассмешить Антона, —Надеюсь, ваши художники примут в стаю.
– Со всеми познакомлю. Художники добрее и живее прочих. Мастерские у нас хорошие. Со старыми традициями. Живем дружно, пишем часто вместе натурщиков, натюрморты, на пленэры выходим вместе, даже праздники празднуем семейные. Всегда есть к кому за советом сходить. Говорят, что в столичных мастерских уже не так. Есть, конечно, и у нас своя специфика. Пьющие есть, сумасшедшие и слегка фанатичные.
– Бабуся на входе в подъезд ввела в курс дела, – с улыбочкой кивнул профессор.
– Не с Бабы Любы стоило бы начинать знакомство, но ладно уж. Она фрик опасный. Она бомбит управляющую компанию и Роспотребнадзор письмами о наших якобы нарушениях. Поэтому проверки у нас еженедельные, приходится ходить с документами. А то очередная проверка выявит, например, что художник задержался в мастерской, а потом до обвинения в нецелевом использовании, мол, живём тут, а не работаем. Николай наш на волосок до изъятия мастерской был.
– Представил я каково это – быть Бабой Любой, – с театральным сочувствием сказал Анненков.
– Да уж, работенка у нее много. Не дала повесить на здание табличку о том, что здесь работал известный художник-классик. К тому же поговаривают, она – осведомитель одного нашего коллеги. Не удивляйтесь. Отличный художник, но очень подозрительные у него связи. Копирует старых мастеров и не только, реставрирует иконы и картины задорого, очень профессионально. Большие деньги у него крутятся. Неудивительно, что Блюба шпионит для него. Да и сам он всегда как черт из табакерки появляется рядом. Тихо ходит, неслышно.
