Читать онлайн Алла Соколовская - Профиль польки
© Алла Соколовская, 2025
ISBN 978-5-0067-0740-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Стихи на бегу
Раннее
На гальке распластано тело,
треплет волосы тёплый ветер,
и мне нет никакого дела,
до того, что случилось на свете.
Что ты снова ушёл, не простившись,
и прислал смешное посланье,
а по небу звезда, скатившись,
не исполнила вновь желанье.
Хорошо, что любые одежды
можно снять и на камни бросить,
дышит море, суля надежду,
я с собою возьму его в осень.
И когда посыпятся разом
дождь и снег из разбитой копилки,
море будет зелёным глазом
мне подмигивать из бутылки.
«Сегодня влага слишком золотая…»
Сегодня влага слишком золотая,
сегодня море ласковым щенком
мне пальцы рук, младенчески играя,
своим солёным лижет языком.
Ещё вчера всё чёрное от гнева,
так било море пенным кулаком,
что, охнув, опрокидывалось небо,
прикрывшись стаей низких облаков.
И вот любуйтесь – вымытое утро,
и как бы в оправданье злых страстей,
вдруг розовым блеснуло перламутром
морское диво из морских сетей.
Она лежала влажной полумаской,
прижавшись краем к жёлтому песку,
вдыхая жар и выдыхая сказку,
подобно заповедному цветку.
И истомившись от дневного зноя,
мои ладони затворив, как ставни,
выбалтывала шёпотом прибоя
морские сплетни и морские тайны.
Начало
Протиснулось утро в балконную дверь,
от нового дня никуда нам не деться,
с тех пор, как случился так жданный апрель,
язык поднимает не птичий, а детский.
Они ещё схожи в своём естестве,
одна пуповина, что скрученной жилкой
привязана к воздуху, солнцу, траве,
но вскоре, сойдясь у последней развилки,
они разойдутся, и птичий язык
продолжит облёт кругового пространства,
а детский, наверное, слишком велик
для просто скитаний и длительных
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀странствий
по белому свету, но это потом,
когда удивление сменится жаждой
к познанью, когда камертон
уже не поможет настроить бумажный
оркестр из детских мелодий, где слёз
басовые звуки сменяются флейтой
немого восторга застывших стрекоз
и шумом дождя из пластмассовой лейки.
Покуда мальчишечка свой грузовик
способен качать и баюкать, как куклу,
ему незнакомы границы любви,
ведущие сквозь города, переулки.
Там бродит не просто знакомый язык,
покинувший кокон былого единства,
оформившись в речь и впитав не азы,
а самую суть, глубину материнства.
Как мы без-граничны лет до двадцати,
а дальше – свобода бумажного змея,
пыль сотен дорог, уместившись в горсти,
опять приведёт в тень той первой аллеи,
где в кронах, тревожа непрочный уют,
запутались звуки мелодий бумажных.
Как птиц неизменно всё тянет на юг,
так мы возвратимся к себе хоть однажды.
«В нас ожиданье вечностью кричит…»
В нас ожиданье вечностью кричит,
порой лишая жалких крох покоя,
бросает истомленною рукою
злословья бесполезные ключи.
И в злых словах есть отзвуки любви,
когда молчанья восковые крылья
вдруг прорывают пелену бессилья
и падают. Но только позови —
вся горечь слов опустится на дно,
впитав в себя язык непониманья,
злословие перетечёт в признанье,
разбавив многословием вино,
что выпьется за сброшенную кладь,
надежда – неотвязчивый попутчик,
и будет голос опыта так скучен,
покажется, что больше не разъять.
Но как зерно, посаженное в срок,
ещё совсем не признак урожая,
так вечно только то, что ускользает,
и истинно лишь то, что между строк.
«Зима, зажав ладонями виски…»
Зима, зажав ладонями виски,
стояла в сиротливом запустеньи,
на всём печать и злости, и смиренья,
и вековечной тянущей тоски.
Так начинался этот Новый год,
перетащив из прошлого желанья,
полночное заветное гаданье
едва ли обновленье принесёт.
Но выпало иное Рождество,
в нём вещий сон, как маятник, качнуло,
так в воздухе безумие сверкнуло,
и слово древнее явилось – волшебство.
Всё это сумасшествие приняв,
как данность замолчавшего рассудка,
какие странные заканчивались сутки,
из рук привычки выдернув меня.
Я удержать за край её хочу,
всей плотью скучной трезвости внимаю,
но тянет, тянет… пальцы разжимаю,
и вниз скользя, вдруг чувствую – лечу.
Короткая встреча
И день затихал на чужом берегу,
а двое случайных, почти незнакомых,
стояли в подтаявшем зимнем снегу,
совсем ненадолго уехав из дома.
Стояли, смеялись, а ветер качал
заснеженно-белый мороженый куст:
– Ты будешь несчастна, – вдруг тихо сказал,
в ответ же услышал беспечное: – Пусть.
Как будто капризное – Я так хочу!
Но в сущности бегство от скудости дней.
И на обаяние, как на свечу,
горящую для одиноких теней.
«Душно… Тяжкая дремота …»
Душно… Тяжкая дремота —
слабое отдохновенье.
Сон – извечная охота
за своей иль чьей-то тенью.
Проборматывая вызов
и взрываясь безголосо,
сновиденье – вечный выбор
меж былинкой и колоссом.
Между страстью и рассудком
грань реальности так зыбка,
что спохватишься лишь утром,
в зеркале поймав улыбку,
предназначенную другу,
наяву совсем чужому…
Может, сон – не вязкость круга,
а, скорей, уход из дома,
где ни толка и ни прока,
лишь обязанности скука.
Разум – вечная морока,
а всего важнее руки,
что дыханием согреты
перед самым пробужденьем…
Отчужденье – область света,
ночью – правда сновидений.
Тоска по началу ХХ века
Который год подряд живу я ожиданьи,
выстраивая в ряд событий ход земной,
и мучают меня мои воспоминанья,
о том, что никогда и не было со мной.
Я вспоминаю дом, в котором не жила я,
портреты на стене, которых не найду.
Я вспоминаю год, где я ещё живая,
и забываю век, в котором я уйду.
Я помню всей душой, и нервами, и кожей
прикосновенье рук к несбывшимся мечтам.
Я слышу чей-то всхлип и хриплое: «О, боже» —
спасибо говорю несказанным словам.
Когда-нибудь потом я вспомню всё, что было,
с тобою и со мной, и с нами, но теперь,
что выпало не мне – лишь это не забыла,
да дом, в который я не открывала дверь.
Письма издалека
1
Ты прав, расставание – это дорога,
дорога – движенье, где точка отрыва
так явно размыта, где след от порога
почти неизбежно приводит к обрыву.
Ты прав, оторваться – не значит отринуть
всё то, что слагало мозаику роста,
но слишком мешает болячка разрыва,
и пальцы, как в детстве, сдирают коросту
не в силах терпеть надоедливость зуда,
и красным сочит из-под розовой кожи
наивное: – Я никогда не забуду.
Печальное эхо вдогонку: – Я тоже.
Наивность отъезда в сумятице сборов,
печаль от предчувствия скорой потери.
Ты прав, бесполезны любые укоры,
коль каждый в свои устремляется двери,
в свои коридоры, ведущие мимо
того, кто застыл на знакомом перроне,
в руках замирает клубочек незримый,
пока его кто-то один не уронит.
И силы поднять его больше не будет,
придавлены бытом, как скверной погодой.
Ты прав, мы обычные смертные люди,
а время уходит, уходит, уходит,
вливается в воды спокойного Стикса,
неужто, вцепившись в свой простенький посох,
при жизни труднее простить, чем
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀проститься?
Мне грустно, мой милый, наивный философ.
Так что ж остаётся? Терпеть и судачить,
надеясь уже не на случай – на чудо!
Надсадный ноябрь всё плачет и плачет,
смешав и свои и людские причуды.
2
Как ты живёшь в незримом далеке?
Как трудится? Больные всё болеют?
А вон вдали заманчиво белеет
тот самый парус на большой реке.
А, может, в море, там, где небосвод
сливается с морской голубизною.
Ах, если бы на острова с тобою,
за острова, за край, за поворот
земли, на перекресток Сен-Дени
тобой так нелюбимого Парижа,
который я, наверно, не увижу…
Вернёмся в Новый свет. Златые дни
проводишь исключительно в больницах?
В своих блужданьях по чужой стране
ты одинок по-прежнему? В вине
по-прежнему нет истины? Девицы
толпой не осаждают твой порог?
Иль ты всё так же строг, как бюргер прусский,
твердящий скучно… как это по-русски?
Э… целомудрие не есть большой порок.
Я знаю, дружба прежде, чем любовь,
я помню – поцелуй спустя полгода,
но вечная безоблачность погоды
порой изрядно портит нашу кровь.
Ну, как избита рифма – прошлый век:
кровь, вновь, любовь – затёртые напевы,
простительные, разве, старой деве.
Прощай, далёкий-близкий человек.
Через Атлантику бессмысленно кричать
свои неясные от недосказанности глоссы,
я задаю дурацкие вопросы,
чтобы в конце концов не замолчать.
3
Мы вновь сегодня вспомнили тебя,
заговорив о голливудской скуке,
ещё любя, но больше не любя,
сращенья нить не вынесла разлуки.
Елозя о цементные края
стены между двумя кусками суши,
нить перетёрлась… Новая семья
и там и тут поистрепала души.
Лицо меняло время, а мечты,
что стали тленом, сам переиначил.
И даже голос – наш глубокий тыл —
чужой артикуляцией захвачен.
Звезда вдали, на грани пустоты,
лишь детское «хочу» сменил на «надо»,
погасла. Бледный свет от той звезды
почти совсем неразличаем взглядом,
упёртым тут в словесное бытьё,
а там – в нутро разворочённой плоти.
Жизнь разошлась на наше и твоё,
отъединив реальность от утопий.
Насмешлива гримаса перемен,
и неизбежность здесь не оправданье,
виной не очертанья новых стен,
а мнимая всесильность расстоянья.
Теперь я знаю, точка не в конце
пути, что пресечёт гранитный камень,
она незримо проступает на лице,
когда ещё касаешься губами
любимых черт. Но скрытое табу
уже скрепило будущие раны.
Тогда желание меняет на судьбу
неведомый шарманщик с обезьяной.
4
Я буду знать, что где-то ты живёшь,
смирившись с пустотою расставанья,
что ты ложишься утром и встаёшь
почти что за полночь. Капризы расстоянья
не могут помешать. Я буду знать,
что где-то ты молчишь за чашкой чая,
и бабочка погибшая есть знак,
мне кажется, знак этого молчанья.
Я буду знать, что где-то есть трава
тебе знакомая, деревья и дороги.
Наверно, я бываю не права,
но не правы бывают даже боги.
Сравненье глупо, а любовь глуха
к тому, что называется рассудком,
отсюда резкость прозы и стиха,
я буду знать, что только через сутки
прочтёшь ты беспощадные слова,
на них единым звуком не ответив.
В покое нас оставила молва
давным-давно, а мы же всё как дети.
В обидах, в выяснении причин
того, что не вернуть и не исправить.
Я буду точно знать, о чём молчишь,
и это знанье будет нами править.
Мы примем всё, но где-то в глубине
навеки обожённого сосуда,
я буду знать, что изредка, во сне,
ты станешь мне являться ниоткуда.
Нащупав лёгкие, летящие шаги
доисторических разломов и смещений,
услышу тихое, знакомое: – Беги
ко мне, по краю сонных искривлений.
«Останемся. Пусть этот дивный бред…»
Останемся. Пусть этот дивный бред
затянется до будущей субботы,
и мне не надобно иной заботы,
как видеть этот загородный свет.
И чувствовать дыхание снегов
без примеси чахоточных окраин.
Как мил твой сонный взгляд и как забавен
язык, ещё в плену бессвязных снов.
Нам своеволье будет зачтено
в какой-нибудь графе: обед голодным!
Останемся. И мы почти свободны,
как птицы, что стучатся к нам в окно.
А неизбежность возвращенья пусть
повременит, запутавшись в сугробе,
и нас ещё успеет по дороге
догнать всё обнимающая грусть.
Не горе, не тоска, а грусть часов,
украденных из расписанья быта.
Останемся! И фальшь почти забыта.
Останемся! И время на засов.
Стемнело быстро. – Ну-ка, посвети.
Машина завелась с пол-оборота.
Мы двинулись. Меж фальшью и свободой
стояло безнадёжное – Почти.
«Даже не верится, что на свете бывают дожди…»
Даже не верится, что на свете бывают дожди,
тихого первенца, что тёплая ночь принесла,
слушаю музыку однообразную. Так жужжит
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀пчела,
так один исступлённо просит – не уходи —
того, кто спешит проститься, ибо уже предел.
Так выбирают птицы единственный свой
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀маршрут,
так, в общем, схоже родятся люди, потом
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀умрут.
Так не манит нагота многочисленных тел
на пляже, в бане, да мало ли где ещё.
Схожесть строенья частей навевает скуку.
Похожие книги
Когда человек профессионально связан со словом, неудивительно, что он и сам пишет – стихи, прозу, заметки, дневник. Для себя, близких или читателей в соцсетях, откликаясь на события или касаясь вечных тем: любви и смерти, войны и мира. Он делится смешными и грустными историями, размышляет о литературе и её классиках. Так рождается книга – калейдоскоп мыслей и впечатлений без чётко определённого жанра.
Книга не о машиностроении, как можно было подумать глядя на название. Книга о процессах происходящих в обществе. О его механизмах. И о нас с вами, о простых обывателях, являющихся смазкой и топливом этих механизмов, являющихся жертвой жизнедеятельности общества в целом или его отдельных слоёв.Ведь именно простой обыватель является основным пострадавшим от катаклизмов происходящих в обществе. Все персоны находящиеся выше в социальной иерархии, име
![Bo][ing Day истребить «колхозника»](/uploads/covers/fe/bo-ing-day-istrebit-kolhoznika.jpg)
Non-ficnion о самосовершенствовании.Широкое размышление на тему собственных комплексов и возможностей, где на примере тренировок по боксу рассмотрим, как можно строить новые эмоциональные и ментальные навыки.Скромный юмор и переосмысление фундаментальности навыка жить.
Впервые на русском языке сенсационные воспоминания бывшего советского разведчика, объявленного «предателем Родины» и заочно приговоренного КГБ.Тегеран. 2 июня 1982 года. Молодой блестящий переводчик с персидского и его красавица-жена оказываются заложниками реальной шпионской истории в стиле фильмов о Джеймсе Бонде.Галина Кузичкина – жена советского разведчика Владимира Кузичкина, объявленного в 1982 году «перебежчиком и предателем Родины». Она б
В книге рассмотрены исторические процессы цивилизации с концептуальных позиций. Это, во-первых, позволило определить ее реальный возраст – в конце 2023-начале 2024 г. будет отмечаться 160-летие по солнечному календарю, а, во-вторых, восстановить причинно-следственные связи, практически, всех важных событий, которые были скрыты по разным причинам от общественности в период перехода с лунного на солнечное летосчисление в конце 19-го века.
Все мы родом из деревни. Всю Россию можно описать как большую просторную избу, стоящую на опушке леса, и населяют эту избу то домовые, то кот ученый. Где-то пекутся вкусные уютные пироги с капустой, кто-то сопит в углу на палатях, почесывая затылок, кто-то мотыжит картошку, кто-то рубит дрова или таскает воду, а где-то бабушка в цветастом платке рассказывает сопливым внучатам сказки. А в это время на заваленке соседи лузгают семечки и слушают пес
Юная школьница из благополучной семьи мечтает о карьере модели, представляя себя на подиумах Парижа, Милана. Первая любовь, первое хочу, первое нельзя – все это присутствует в жизни влюбленных одноклассников. Не подозревая о коварстве нового знакомого, Рита попадает в ловушку охотника за доверчивыми мечтательницами. Конфликт с родителями заставляет наивную девушку довериться ему в надежде на головокружительный успех. Преступную схему поставок жив