Профиль польки - страница 16

Любовь – это когда ты жалуешься, что после горячего душа утром ещё и горячий чай расслабляют ужасно, а на следующий день спускаешься к завтраку и обнаруживаешь чашку с уже налитым чаем. А ещё через день вы смертно ругаетесь, однако утром чашка чая стоит на обычном месте. Или это что-то другое?

Лирики спорят: а всё же, стакан наполовину полон или наполовину пуст? Физики на это пожимают плечами: о чём тут спорить? – технически стакан всегда полон: половина воды, половина воздуха. Можно только позавидовать этой ясности. А тут? Почему люди не летают, как птицы? И ведь гуманитария не технические же характеристики интересуют, а совсем даже наоборот.

Позабавил вопрос Харджиеву, историку русского авангарда: «Какие были у Малевича взаимоотношения с Богом?» Так и хочется вмешаться в беседу: – Ну как какие? Близкие. Представила картину: Малевич, разливая водку, предлагает: Ну что, Бог, поговорим о беспредметности искусства? А Бог отвечает: Да, Казимирушка, вы на правильном пути, всё из хаоса вышло в хаос же и вернётся.

Странное свойство нашей психики – пристально следить за чужим старением и не замечать собственного. Ой, как она постарела, – об известной актрисе. А я ведь помню её молодой, такая красавица была. Ну, если помнишь молодой, значит вы плюс-минус «одноклассники». И что, зеркала в доме нет, посмотреть на себя и ойкнуть так же? Да и жёлтая пресса мимо не пройдет, не сомневайтесь. Скажи нам кто-то о нашем собственном старении, мы обидемся, кто про себя, а кто и открыто, но поцокать языком в адрес медийных персон – святое. Оборотная сторона славы: даже состариться спокойно нельзя, а кому-то и умереть.

У Цветаевой в записных книжках: «Дочь, у которой убили отца, – сирота; жена, у которой убили мужа, – вдова. А мать, у которой убили сына?» В самом деле, никогда не думала об этом. Дочери, жёны и прочие родственники – это потом, но сначала всё-таки мама-папа. Почему язык никак не отразил, не обозначил потерю у того, с кого, собственно, всё и начинается?

Всякий настоящий поэт всегда Кассандра. Он каким-то чудом всё знает наперед, но его почти никто никогда не слышит, пока не случится катастрофа. То есть, в условиях человеческой глухоты дар Кассандры по сути совершенно бесполезная вещь. Что в нём проку? Разве что с запозданием ему удивиться, сидя на пепелище.

Из множественных причин смерти, записанных священниками в дореволюционной России, особенно тронули: от естественного изнурения сил, по требованию времени, от природной обветшалости, от собачьей старости. Или вот: застрелился в меланхолическом состоянии. Какое лирическое всё же было время, как будто совсем не бытовое, хотя, конечно, это не так. Но язык необыкновенно облагораживал низкую действительность. Не констатация, а поэзия. И ещё, какое чудное утраченное слово – родинолюбие. Предмет такой в гимназии был, и учебник к нему.

Из истории переводов. Перевели на французский «Войну и мир». Прислали автору экземпляр. Лев Николаевич открывает книгу наугад и натыкается на чудесное. – Ах вы, сени мои, сени… – переводчик перевёл как: – Ах, вестибюль мой, вестибюль… Граф хватается за голову и ругаясь последними словами швыряет книгу куда подальше. Может, и брехня, но смешная.