Профиль польки - страница 26

Кстати, о цвете. Вашингтон так же не бросок в цвете, как и его деловой костюм. Из ярких цветов в основном красный, и то только потому, что в Вашингтоне такси красного цвета (в противоположность жёлтым нью-йоркским) и пожарные машины и станции, откуда они выезжают. Остальные цвета центра редки, как всполохи зарницы. Немного жёлтого, много зелёного, что летом вообще не воспринимается, как цвет, белёсое голубое небо, ну, и так, по мелочи. Цвет начинает проявляться постепенно, по мере удаления от центра, как круги на воде от брошенного камня – чем дальше, тем круги шире. На границе Джорджтауна – один из районов города – цвет наконец вырывается на свободу, как моряк, истомившись от долгого воздержания, шатающийся в хмельной радости по портовым тавернам. Собственно, портовым и был Джорджтаун 250 лет назад. Отсюда рыбные рестораны и разлитый в воздухе запах воды. И особняки буржуа, и драные джинсы студентов, неутомимость шопингистов и туристическая праздность. Словом, не офисом единым жив Вашингтон.

От того, что цвет – не самая большая фишка города, я, быть может, впервые половину картинок перевела в чб без всякого сожаления. И снова отложила на время, не в силах понять, что меня всё же не устроило в этой поездке в смысле фотографии.

P.S. Будучи уже в Вашингтоне, неожиданно узнала, что в десяти минутах ходьбы от места, где мы жили, есть Общество дикой природы, с которым в своё время сотрудничал Ансель Адамс, и которому в последний год жизни он подарил 75 своих работ. Понеслась смотреть. Я оказалась там единственным посетителем, может быть, потому, что было утро, но почему-то мне кажется, и в иные часы там не паломничество. Впрочем, одинокий просмотр таких же одиноких пейзажей Адамса – самое оно. Ничего более прекрасного я не видела никогда. Теперь понятно, почему именно Адамсу принадлежит зонная теория. Он её разработал, и он же применял. Необыкновенная градация серого, тончайшие переходы, потрясающая по качеству и красоте печать, с каким-то неповторимым отливом в малахит, едва проступающий. Часа полтора бродила среди этого чуда, хотя посмотреть всё можно за 15 минут. Теперь я знаю, что такое фотосовершенство, наряду с «Пьетой» Микеланджело и «Обнажённой Махой» Гойи, и что оценивать можно только оригиналы, копии нужны лишь для знания того, о чём идет речь. Почему-то считается, что фотографию можно смотреть на компьютере, в лучшем случае в альбомах, и этого достаточно. Непреходящее заблуждение.

Если говорить о географии, то, наверное, у каждого человека есть своя маленькая, частная мечта, где бы он непременно хотел побывать. Вряд ли я ошибусь, если скажу, что у европейцев (а, возможно, не только у них) это будет Париж – город-праздник, город-любовь. Уверена, на земле нет другого такого города, о топографии которого мы так много знаем ещё до того, как впервые в нём оказываемся. И неважно, что в жизни всё не так романтично, и что в Париже есть всякое – мечта же. Я не знаю, как в других языках выражается эта мечта, знаю, как в русском: увидеть Париж и умереть. Масштаб просто мифологический, как жизнь за ночь с Клеопатрой. Какой же недоступной была эта мечта для русского человека, если так отчаянно – смерть за один только взгляд – она отразилась в языке. Ни с одной страной у нас не случилось такого романа, как с Францией. Это в общем. А в моём личном: ни один город я не вспоминаю с такой ностальгией, как Париж. Может быть, потому, что ни в одном я не жила так долго (целых две недели). Или потому, что жизнь наша протекала в самом сердце Парижа, в Латинском квартале, в пяти минутах ходьбы от Нотр-Дама, к которому по вечерам стекались все народы мира, и эта весёлая, праздная, беззаботная карусель была самым убедительным доказательством того, что пока нас не натравливают друг на друга, мы вполне можем быть просто людьми, без дополнительных опознавательных признаков. В любом случае Париж оказался абсолютно равен нашему о нём представлению.