– Пожалуйста, не надо, – взмолилась я, но он схватил меня за руку и потянул к ближайшей двери. С лёгкостью откинув засов, он распахнул её, открыв холодную каменную камеру с чистой соломой и ведром.
– Так лучше, – тихо сказал он, толкнув меня внутрь.
Я упала на колени, а рядом на пол шлёпнулось что-то мягкое.
– Мой первый подарок тебе – одеяло, – сказал он. – Оно тебе понадобится. Здесь холодно.
Дверь захлопнулась, и засов загремел. Я застыла на четвереньках, глядя в пол. Его жестокость раздавила остатки надежды. Солома хрустела подо мной, когда я поднялась. Узкое окно с прутьями пропускало холодный ветер. Я плотнее закуталась в плащ и осмотрела камеру. Маленькая, серая, с низким потолком. Одна стена привлекла внимание: странное сиденье и открытые трубы. Я поняла, что это, и удивилась – о таком я слышала только в сплетнях о богатых домах.
Зачем он запер меня? Как я буду служить, если сижу в камере? Может, это место для ночлега? Я собрала солому в угол, подальше от окна, укрылась одеялом и свернулась калачиком. Свет угас, и я провалилась в тяжёлый сон.
Утро принесло ту же мрачную реальность. Голова болела, пальцы онемели от холода. Я протёрла глаза, пытаясь понять, как моя жизнь за день превратилась в это. Громкие шаги раздались на лестнице, и я вскочила. Дверь открылась, и король вошёл, держа поднос с едой и дымящееся ведро воды.
– Доброе утро, – равнодушно сказал он. – Надеюсь, ты хорошо спала.
Я открыла рот, не веря его наглости.
– Вы правда так думаете? – выдавила я.
Он поставил поднос и ведро на пол.
– Что я желаю тебе добра? – Он склонил голову. – Неужели ты думаешь, что я желаю тебе зла?
Я сжала кулаки, чувствуя, как гнев пересиливает страх.
– Да, – сказала я. – Я пришла служить вам, а вы заперли меня в темнице.
Он отмахнулся, будто мои слова были пылью.
– Я так делаю со всеми. Это облегчает переход.
Я прикусила губу, чтобы не огрызнуться. Он кивнул, словно удовлетворённый, и ушёл, захлопнув дверь. Слёзы жгли щёки, но я вытерла их и подошла к подносу. Белый хлеб с мёдом пах так, что желудок заурчал. Я съела всё, до последней крошки, и умылась тёплой водой, чувствуя себя чуть живее.
Весь день я ждала, но он вернулся только вечером. Новый поднос с едой, старый забрал. Его костюм блестел в тусклом свете, маска насмехалась надо мной. Я молча наблюдала, как он уходит, не сказав ни слова.
Ночью я лежала под одеялом, глядя на свою косу. Мои волосы, выгоревшие до белизны, казались чужими. Солнце и работа в саду сделали своё дело – кожа потемнела, щёки покрылись веснушками. Я знала, что некрасива. В детстве я пыталась затемнить волосы, осветлить кожу, но всё было напрасно. Люди смеялись надо мной годы спустя. Боль и одиночество захлестнули меня, и я отвернулась от еды, свернувшись на соломе.
Утром король заметил, что я не ела.
– Ты не притронулась к ужину, – сказал он, глядя на поднос.
Я молчала, глядя в пол.
– Ты будешь вставать в моём присутствии и отвечать, когда к тебе обращаются, – холодно продолжил он. – И есть еду, которую я приношу.
– Я не была голодна, – буркнула я.
Его губы сжались.
– Ты и так слишком худая. Ешь, голодна или нет. И вставай, когда я вхожу. Я не терплю дерзости.
Я ждала наказания, но он лишь ушёл. Желудок заурчал, и я, ругая себя, съела макароны в мясном соусе, которые он оставил. Они были восхитительны, и это только разозлило меня сильнее.
Вечером он вернулся не один. Голоса доносились с лестницы, что-то стучало. Я вжалась в стену, боясь, что это наказание за утреннюю дерзость. Дверь открылась, и король вошёл, неся… стол? За ним следовал худощавый парень с двумя стульями. Они поставили мебель в центре камеры, не глядя на меня. Парень поклонился и ушёл, а король сел, расправляя салфетку.
