По дороге сделали остановку в деревне. Закупили водки, консервов, мяса для шашлыка и вновь тронулись в путь.
Добравшись до места, вывалились из машины, покачиваясь и тряся отяжелевшими головами.
– Иван, раскрывай свой зоб и остаканься, чтоб обмяк! – с ходу предложил Петр, держа в руках граненый стакан и бутылку водки. Налил в стакан и сунул его Ивану.
Тот выдохнул и слил содержимое в широко раскрытый рот, как в сифон умывальника.
– Теперь будешь млеть и верить в чудеса! Все проходит, все не вечно! – хохотнул Петр, глядя на брата. На лице того ожили глаза, разгладились морщины, на бледных щеках появился румянец.
– Мать ее в душу!.. – выдохнул Иван вроде решительно, но в то же время без твердости в голосе.
– Охолони, братка. Лишь бы душа твоя запела, а бабий норов хлипок, только точку приложения найди…
– Вот за эту точку-то и врезала! – посетовал Иван.
– А ты не так прямолинейно ищи. Душа, брат, бабья не только там – она у них сквозная, по всему телу размыта, а в ушах открыта!..
– А лучше взять эту душу прямо за горловину и удавить, как гидру какую! – влез в разговор Григорий.
– Ты радикал, Гриша, оттого и безобразия по жизни творятся. Негоже так, дружище, себе дороже обойдется! – остепенил его Петр. – Как-никак в единой цивилизации мы обитаем с ними. Чего уж там…
Место друзья выбрали на сухой песчаной косе протоки. За отмелью, вдоль порожистого берега, тянулась узкая полоса толстых, коренастых и лохматых ив. За ними видны были бескрайние просторы лугов, озер, а белая дымка вечернего тумана невесомой шапкой покрывала их. Ветерок приносил пьянящий аромат лугового разнотравья, отчего было привольно, легко и сладко. Протока была неширокой, метров пятьдесят, и ее спокойное, мерное течение несло журчащее плескание воды за далекий плес, иногда клацая гребешками у берега и замирая до следующей волны.
На противоположном берегу, почти вплотную касаясь воды, свисал понуро кронами гибкий тальник. Возвышаясь густыми шапками листвы, высокий ивняк уходил за сумеречный, краснеющий небосвод и обрывался в бесконечной дали горизонта.
У палатки громко потрескивал языкастый костер, а мужики, вальяжно развалившись подле него на покрывалах, жевали шашлык, парящийся на свежем, волглом воздухе, и смачно крякали от изобилия выпитого.
– Да, жизнь – каверзная штуковина, – чавкал толстыми губами Петр. – Только ухватишь ее за вожжи, как не тут-то было. Вертит хвостом, как рыба, и норовит тут же выскользнуть – покуражиться, поиграть судьбой! Вот хотя бы я. Чего еще надо? С Галкой сами себе хозяева, мало зависимые друг от друга. Хочу – я гуляю, хочет – она… Пожалуйста – вольному воля. Так сказать, свободная любовь… А так порой тошно и гадостно становится, хоть на стенку лезь.
– Один черт, потолок помешает – всему своя крышка, – многозначительно вставил Геннадий, сверкая осоловелыми глазами.
– Бывает, Гена. Чего уж там… Но не может жизнь быть вечным праздником, хоть я и хорохорюсь, – причмокнул языком Иванов брат, глядя на Геннадия. – Не так все идет, как хочется. По сопливой молодости думал: вступаю в вечный рай, ан нет, не туда… Скажу так: жить надо проще! Терзаем, понукаем себя и других, ни с кем и ни с чем не желаем мириться – весь мир хотим под себя подмять, иной раз и растоптать. С пеной у рта кричим: делай как я! А кому мы нужны? Каждый нужен сам себе. Это мир нас ломает, а не мы его. Заткни уши, не выпучивай глаза на всякие непонятные для себя явления – легче станет! И сразу! Жить надо, а если жить – то в радости! Сделал кто-то «козу» тебе, а ты смейся – изгоняй из себя злобу… Пусть тебе будет неприятно, зато зальешь весельем душу свою! Пороки человечьи не перебороть, над ними смеяться нужно. Вот лекарство от душевной боли!..
