За стенкой, в спальне, отдыхала ее соседка Вера, вызвавшаяся помогать ей в период похорон.
Покойник при жизни был мал ростом и худощав. После кончины его тело вздулось. Оплывшее серое лицо покрылось волдырями, веки провалились в глазные ямы, лоб покрылся неестественно рваными глубокими морщинами. Острый кончик носа прилип к вздернутой и потрескавшейся сизой губе. Кисти, стянутые белой тесьмой, лежали скрюченными на груди. Шея была гладкой, как цилиндр, а при жизни – жилистой, розовой…
Иван был душа-человек, безотказный и добрый. Все знакомые мужики любили его за веселый нрав, но жалели. Жалели за то, что любил он свою жену, преклонялся перед ней и унижался. Анна властная была, а порой жестокая. Когда он выходил из-под контроля и отказывался слушать ее, она начинала истерить. В минуты ненависти становилась решительной и беспощадной. Кидалась «в бой», не ведая страха, теряла рассудок, и ярость полыхала в ее глазах. Иной раз и оплеуху влепить мужу могла. Била костяшками кулачков колко и больно. Был случай, когда Иван ходил с сочным литым синяком, а мужики возмущались меж собой:
– Иван вчерась законно с нами остограммился, а для Аньки закон не писан!
– Закон ей что дышло!
– Совсем вожжи опустил – и напрасно… – понуро укоряли Ивана одни.
– Вот вожжами бы законы ей и расписал!.. – отвечали решительно другие.
– А что ж вы ожидали – результат вашей попойки на его лице!.. – «выстреливала» женская «артиллерия» из-за палисадника.
Коротая время с шумной компанией за бутылкой водки, Иван только смеялся и махал рукой: мол, пустое, нелепый случай. Он легко забывал свои неприятности.
Накануне, после похмелки, Иван присел на лавочку у дома, где сидели соседки, лузгая семечки. Анна вдруг взбесилась, глядя в осоловелые глаза мужа. Трепку задала шумную, долго кричала, остервенело и принародно. Из этой привычной истерики запомнилось Ивану нечто новое:
– Ненавижу тебя! Да чтоб ты сдох, ирод!..
Иван скрылся в доме: зацепили эти слова. Прилетело как обухом по голове, когда, казалось, цветы жизни начали расцветать. Взял денег, рыбацкие снасти, палатку и сел в свой четыреста второй «Москвич». Окатив клубами дыма соседок и жену, прокрутил лихо колесами землю и исчез с глаз долой. Уехал к друзьям.
Иван до хруста в пальцах вцепился в руль, забегали желваки на лице. Педаль газа с силой задавил в пол. Он любил скорость и отводил этим душу. Несмотря на то, что последнее время редко водил, Иван с детства изучал технику, не один год шоферил и автомобилем управлял легко, как игрушкой…
Друзья снарядились на рыбалку быстро, хотя и удивились столь позднему и авральному сбору. Они с тревогой смотрели в ошалелые глаза приятеля и сомневались в целесообразности поездки. Тот в запале выдохнул:
– Избавьте меня от этой ведьмы хоть на ночь!..
Они сообразили, что надо ехать хотя бы ради друга.
Иван редко так говорил о своей жене, а уж если сказал, то, значит, допекла…
Друзей было двое – двоюродный брат Петр и его сосед Геннадий.
Петр был здоровый, как гора, дышал объемной грудью, как паровоз, а бодрость и задор, казалось, не покидали его никогда. Геннадий был худ и высок, как бамбук. Лицо, как тесаная бакулка, угловато и сурово. Характер смурной и резкий.
Иван гнал «Москвич» так, что от скорости визжал ветер, закладывало уши, машина вибрировала и гудела, как самолет на взлете. Приятели притихли, уставившись на дорогу, слушая эти заунывные звуки. Дух захватывало, но они в напряжении молчали, давая другу отвести душу.
