***
Полумрак царил во всех уголках комнаты. Тусклая маленькая лампочка светила из-под абажура, который был накрыт черным платком. Направленный свет падал ярким круглым пятном на закрытые белым саваном ноги покойника. Гроб с усопшим – рабом Божиим Иваном – стоял посреди комнаты на двух табуретках, скорбно возвышаясь над скудной обстановкой жилища, а смерть вызывающе соприкасалась с утихшей вокруг жизнью.
Свет обрывался с кромок гроба и отпечатывался мутными оттисками пыли на исшарканном, корявом полу.
Была глубокая ночь.
Вдова покойного сидела поодаль, забившись в угол меж голой стеной и уродливым коробом шифоньера. Ее звали Анной. Она дремала и, изредка вздрагивая, открывала усталые, с красными ободками век, глаза.
Когда она задерживала взгляд на кончиках ног, бугорком возвышающихся над досками гроба, обшитого красным ситцем, то с трепетом начинала прислушиваться. Безмолвного дыхания ночи не было слышно, а угнетающая тишина давила на уши. Начинала кружиться голова. Там, в закоулках сонного сознания, кровь пульсировала и стучала по вискам с нарастающей силой, все громче и громче. Бум-бум-бум… Анна закрывала глаза, слух начинал притупляться, и она вновь засыпала.
Ей было сорок лет. В траурном шелковом платке она выглядела старше, но на смуглом лице не было ни единой морщинки. У нее был правильный прямой нос, узкие губы, проницательные выразительные глаза под сводами бархатных ресниц. Прядка русых густых волос вывалилась из-под платка и легла вразброс на лоб.
Мужа Ивана она не боялась ни при его жизни, ни сейчас. Но сам факт вторжения в ее жизнь этого мрачного события, этой тревожной и загадочной ночи и двухсуточного бдения будоражил ее усталое воображение. Она дремала беспокойно, просыпалась и вновь проваливалась в короткий тревожный сон. Событие, связанное со смертью мужа, не обескуражило ее. Анна флегматично относилась ко всему, что происходило в эти дни вокруг. Она не рыдала и не стонала над телом Ивана – бесцельно бродила или сидела рядом с гробом безучастно. Организацию похорон отодвинула от себя и не чувствовала желания заниматься этими печальными хлопотами. За свое равнодушие ей не было неловко перед людьми. Анна не испытывала ни чувства одиночества, ни страха.
