– Сегодня я хочу предложить кое-что новое, – сказала она, выкладывая на стол художественные материалы. – Моя авторская методика символического отражения. Вместо слов мы позволим говорить образам.
– Я не умею рисовать, – возразил Виктор, но его глаза неотрывно следили за движениями её рук, раскладывающих бумагу и карандаши.
– Здесь не нужен талант, – улыбнулась Елена. – Нужно лишь довериться рукам и позволить им выразить то, что разум не может или не хочет признать.
После короткой индукции лёгкого транса Виктор приступил к рисованию. Его лицо разгладилось, плечи расслабились. Рука уверенно двигалась по бумаге – не так, как у профессионала, но с поразительной целеустремлённостью человека, точно знающего, что он хочет изобразить.
Елена подавила возглас, когда рисунок начал проявляться. На листе возникал лабиринт с центральной фигурой – обнажённой, с запрокинутой головой. По внешнему контуру лабиринта располагались те же символы, которые она видела в студии Кирилла – геометрические формы, соединённые в систему, больше напоминающую схему электронной платы, чем художественный узор.
– Что вы чувствуете, глядя на рисунок? – спросила она, когда Виктор положил карандаш.
Он смотрел на изображение с выражением странной смеси узнавания и отрицания.
– Я не помню, чтобы рисовал эти знаки, – его палец дотронулся до символов почти благоговейно. – Но они кажутся… правильными. Словно формула чего-то важного.
Елена протянула ему лист бумаги с выписанной фразой из сеанса Кирилла.
– Прочтите эти слова, пожалуйста. Вызывают ли они какие-то ассоциации?
Виктор взял лист, и его лицо мгновенно переменилось. Бледность разлилась от висков к подбородку. Зрачки расширились и застыли, будто он увидел нечто, недоступное обычному зрению.
– «Мы помним то, о чём другие предпочитают забыть. Пандора открывает, Пандора освобождает…» – его голос изменился, стал глубже, с резонирующими обертонами, словно говорили одновременно несколько человек.
Затем произошло нечто странное. Виктор застыл, его дыхание практически остановилось. Секунда, две, три – он не двигался, как статуя. А потом, словно кто-то щёлкнул невидимым выключателем, жизнь вернулась в его тело.
Но это был другой Виктор. Его глаза, минуту назад остекленевшие, теперь лихорадочно блестели. Рука, державшая лист, начала мелко дрожать. Он медленно отложил бумагу, как если бы это была змея, готовая укусить.
– Откуда у вас эти слова? – его шёпот был хриплым, полным неподдельного ужаса.
– От другого пациента, который исчез при странных обстоятельствах, – честно ответила Елена. – Вы знаете, что они означают?
– Они… – он замолчал, глядя куда-то мимо Елены, словно видел нечто за её спиной. – Это ключ. Ключ, который открывает и запирает. После него я перестал быть собой. Или, может быть, – его губы искривились в горькой усмешке, – впервые стал собой.
Он поднялся – не резко, а с какой-то механической точностью.
– «Пандора» – это не клуб, доктор Северова. Это лаборатория. Они используют вашу методику, но не для исцеления – для вивисекции личности.
– Кто они, Виктор? – она тоже встала, готовая остановить его, если понадобится.
– Я не могу… – он провёл рукой по лицу, и Елена заметила, что его ногти оставляют белые полосы на коже. – Часть меня хочет вернуться к ним даже сейчас. Эта часть кричит, что я предатель, что я должен замолчать.
– Я могу помочь вам, – Елена сделала шаг к нему, но он отшатнулся.
