И к своему глубокому стыду, Елена почувствовала не только профессиональный интерес, но и нарастающее физическое возбуждение. Предательское тепло разливалось в нижней части живота, внутренняя пульсация нарастала, соски затвердели и стали чувствительными под тонкой тканью блузки. Ей стало трудно дышать, лёгкая дрожь охватила колени, пока она продолжала наблюдать. Клиническая отстраненность отчаянно боролась с нарастающим жаром.
Эмоциональная контаминация, проективная идентификация с объектами наблюдения, – отчаянно цеплялась она за профессиональную терминологию, пытаясь дистанцироваться от собственных реакций.
«Это профессионально неприемлемо и этически недопустимо», – пронеслось в её голове. Она попыталась сосредоточиться на отстраненной аналитической оценке, но тело продолжало жить своей жизнью, реагируя на происходящее с инстинктивной прямотой. Разрыв между профессиональной личностью доктора Северовой и её примитивной нейрофизиологией становился всё более болезненным. Это был не просто примитивный вуайеризм – сцены были выстроены с таким глубоким пониманием человеческой психики, с таким точным знанием триггерных точек, что затрагивали самые глубинные слои коллективного и индивидуального подсознания.
Елена осознала, что её профессиональная маска трещит по швам. Она всегда гордилась своей способностью сохранять отстраненность – на конференциях, на супервизиях, даже на самых эмоционально нагруженных сеансах с пациентами. Но сейчас, когда она сама стала объектом тщательно продуманного психологического воздействия, все её защиты оказались удивительно хрупкими.
Классический случай мета-контрпереноса, – подумала она с иронией, – психотерапевт, столкнувшийся с собственными подавленными комплексами.
– Интересно, не правда ли? – низкий мужской голос прозвучал так близко к её уху, что она вздрогнула. От чужого дыхания на шее по коже пробежали мурашки. – Театр человеческой души. Или, как вы пишете в своей неопубликованной статье, «экстернализация интрапсихического конфликта».
Момент дезориентации, головокружение – острая соматическая реакция на психологическую угрозу, – и Елена резко обернулась, встретившись взглядом с мужчиной. Высокий, с пронзительными серыми глазами, в которых читалось слишком многое, и легкой, почти незаметной улыбкой. На нем был идеально сидящий темно-синий костюм из ткани, которая, казалось, впитывала и отражала свет одновременно. Без галстука, верхняя пуговица рубашки расстегнута – тщательно продуманная небрежность, дань неформальной обстановке и одновременно символ отказа от излишнего контроля.
Он был красив той зрелой, уверенной красотой, которая приходит только с опытом. Не молодой и не старый – вне возраста. Морщинки в уголках глаз выдавали человека, который много улыбался, но сейчас его лицо хранило выражение изучающего интереса. Он рассматривал Елену с той профессиональной тщательностью, с которой она сама обычно изучала своих пациентов. Это создавало странное ощущение зеркального отражения – психолог, ставший объектом психологического анализа.
Елена почувствовала себя обнаженной под этим взглядом. Не физически – интеллектуально и эмоционально. Словно он видел все те части её личности, которые она так тщательно скрывала от мира под маской компетентного профессионала. Эмоциональная уязвимость, порождаемая узнаванием
