– Ты… – прошептал он. – Ты же… вышла… из него…
Элда резко обернулась туда, куда он показывал.
Воздух в метре от неё закипел. Не от жары. От искажения. Словно в него бросили камень, и по поверхности невидимого пруда пошли круги. И из центра этих кругов, из мерцающей дымки, вышла фигура.
Женщина. В изодранном, закопчённом лабораторном халате. Её светлые волосы были спутаны и покрыты сажей и чем-то тёмным, липким. На щеке – багровый ожог. Глаза – огромные, полные бездонного ужаса и… знания. Знания чего-то невыразимо страшного.
Элда замерла. Ледяное оцепенение сковало её. Она смотрела на собственное лицо. На свою копию – измождённую, обожжённую, сошедшую прямиком из самого сердца кошмара.
Эта Элда – Элда из другого сейчас – встретилась с ней взглядом. В её глазах не было узнавания. Была только безутешная скорбь и предупреждение. Она открыла рот, словно хотела что-то крикнуть, но не издала ни звука. Вместо этого она резко подняла руку – ту самую, на которой Элда сейчас видела собственное раздвоение, – и сложила пальцы в тот самый жест. Жест, которым помечают критическую ошибку. Жест катастрофы. Жест, говорящий: «Всё кончено. Мы проиграли».
И самое ужасное – Элда знала. Она чувствовала это в каждой клетке своего тела, в каждом нервном окончании, содрогающемся от искажений реальности. Эта другая она появилась не сейчас. Она появилась ровно на семь секунд позже, чем должна была бы, если бы время текло, как прежде. Она была из… ближайшего будущего? Из следующего витка распада?
Фигура в разодранном халате начала мерцать, как мираж. Ещё секунда – и она растворилась в дрожащем воздухе, оставив после себя лишь запах гари и озона, да жуткую тишину, в которой застывший спутник на небе казался насмешливым напоминанием о прежнем порядке вещей.
Лейф рухнул на колени, закрыв лицо руками. Его плечи сотрясали беззвучные рыдания.
Элда Хауг стояла неподвижно. Ветер трепал её волосы. Холод проникал сквозь тонкий халат. Но холод внутри был сильнее. Она смотрела на пустое место, где только что стояло её собственное, изувеченное будущее. Жест катастрофы горел в её сетчатке.
Семь секунд. Всего семь секунд. И это будущее настигнет её.
Ледяное дыхание Норвежского моря било в толстые бронированные стёкла Центра «Фьорд». За окном бушевала настоящая полярная ночь – ранняя, глубокая, затянутая свинцовыми тучами, из которых сыпался колючий снег. Внутри же царил искусственный полдень: яркий свет люминесцентных ламп, монотонный гул вентиляции и терпкий запах кофе, пережаренного до состояния асфальта. Центр напоминал гигантский улей, замурованный в скале над фьордом – последний бастион разума на краю мира, призванный слушать шёпот Земли, когда остальной мир спал.
Майя Нистрем откинулась в кресле оператора, с трудом сдерживая зевок. На мониторе перед ней плясали сейсмограммы – ровные, скучные линии, свидетельствующие о глубинном сне тектонических плит под Северной Атлантикой. Рутина. Её специализация – геофизика, чтение языка камней и магмы. Но камни сегодня молчали. Или она разучилась их слушать.
– Кофе? – Голос Стэнли Коэна, сидевшего за соседней консолью, прозвучал неожиданно громко в тишине зала. Он протягивал ей третий за эту смену стаканчик. Его глаза, увеличенные толстыми линзами очков, блуждали по экранам с данными спутникового мониторинга, словно искали брешь в коде мироздания. Бывший логик, сгибавший под себя абстрактные системы, а теперь – эксперт по причинности в мире, где причина и следствие всё чаще путались местами. Он вечно выглядел слегка встревоженным, как будто ожидал, что вселенная вот-вот выдаст ему синтаксическую ошибку.
