Разговор с внуком - страница 15

– Товарищ летчик, скажите, а какие полеты можно делать на таком самолете?

Он с удивлением поднял на меня глаза, наверное, подумал: «Такой малец, а надо же – задает серьезные вопросы!» Однако вслух ничего подобного не сказал. Наоборот – ответил серьезно:

– От Москвы до Ленинграда – 600 верст – пролетишь всего за полтора-два часа и не заметишь, – ответил он, обтирая тряпкой замасленные руки. – Эти самолеты, парень, делающие по 400 верст в час, поднимают только одного летчика. Летают они и к нам в Ростов. Есть и пассажирские самолеты. Имеются и другого плана машины, которые могут подниматься в небо на высоту более 10 верст, но таких у нас пока мало.

– К самым облакам, что ли? – наивно спросил я.

– Да, – широко улыбнулся летчик. – Почти к облакам и даже выше.

– И не страшно?

– Не страшно. Когда заведут мотор, и машина взлетит – все страхи разом пропадут. Ничего страшного: летит себе самолет и летит, больше ничего.

– А легко ли научиться летать?

– Летать дело довольно трудное. Прежде чем начать учить человека летать на самолете, его учат по книгам, а потом показывают в мастерских, как все устроено, как работает мотор, как его запускать, как чинить, и только потом ученика сажают в самолет с инструктором-учителем. И вот еще что: чтобы объяснять народу, зачем нам нужны самолеты, собираются добровольные пожертвования на постройку самолетов. Устроено специальное общество – оно называется «Общество друзей воздушного флота». Запомнишь: друзей воздушного флота. А как не быть другом воздушного флота, если воздушный флот – друг народа, ребята? – спросил нас летчик. – Каждый может записаться в друзья. В сельсовете, в исполкоме знают и объяснят, как вам это сделать. Пойдете к секретарю, уплатите один рубль, а он вас запишет, выдаст квитанцию и значок для ношения на груди.

От счастья, что мне выпал такой шанс, я рванул стрелой домой за деньгами на взносы. Я твердо решил стать другом не кого-нибудь, а целого Воздушного флота!

Было еще одно событие, предопределившее мой дальнейший жизненный путь, или, образно говоря, это был «семафор судьбы» для меня.

Я познакомился с одним мальчиком: он жил в том же районе, что и я, только через два квартала. Прихожу к нему домой, а у него папа был летчиком, и у него был шлем авиационный, настоящий. Мы надевали шлем, очки, из стульев делали самолет, сидели и командовали друг другу: «От винта!» – «Есть от винта!» – «Контакт!» – «Есть контакт!»

Мы оба уже тогда бредили самолетами и авиацией.

Исключение из рядов партии говорило о том, что над головой отца сгущаются тучи. Сама атмосфера тех лет, 20–30-х годов, чтобы ты понимал, была полна бурных и противоречивых процессов. С одной стороны, в стране делалось невероятно много: строились заводы и фабрики, проводилась электрификация, сама жизнь приобретала новые формы и новое яркое звучание.

С другой стороны, возникла целая прослойка людей, которым было выгодно списать на мнимых «вредителей» и «шпионов» ответственность за свои конкретные просчеты, за все беды промышленности и рабочих, порожденные как объективными трудностями, так и бездарной политикой властей, особенно на местах. Преуспели в этом и нечистоплотные деятели из органов внутренних дел и госбезопасности. На скамье подсудимых оказались технические руководители донских и донецких предприятий и руководители парторганизаций. Кое с кем отец был знаком…